Седенькая учительница на скамье присяжных молча встает. Затем встает молодой аптекарь. И его сосед. Один за другим поднимаются все присяжные.
Старшина обводит взглядом всех своих коллег-присяжных. Их сплоченность придает ему силы. Он снова смотрит на Бака.
— Мы также считаем мистера Хаммонда…
Все затаили дыхание.
— …невиновным.
Тишина.
Изумленный зал несколько секунд молчит. Первым начинает аплодировать Джой Келси.
Беатрис стучит молотком, Джой перестает аплодировать, но теперь аплодируют Гарри и Кид. К ним присоединяются охранники Бака. Джой глядит на них, потом на Беатрис и снова аплодирует. И тут весь зал взрывается овацией.
Кид берет Патти Хаммонд за руку и подводит к нашему столу. Бак и Патти обнимаются, и к ним бегут все Хаммонды.
Люк и Мэгги в первом ряду прыгают от радости.
Но вдруг Мэгги оборачивается и начинает пробираться к выходу.
— Мама! — кричит она. — Пропустите, ну пожалуйста! Там моя мама!
У дверей стоит Соня Бейкер в куртке, которую ей, по-видимому, одолжили в тюрьме. Она изумленно смотрит на зал, находит глазами Мэгги, кидается к ней. Она хочет обнять дочь, но Мэгги тут же ускользает из объятий.
Она вытаскивает из кармана футляр. Соня непонимающе смотрит на него, и Мэгги сама его открывает, встает на цыпочки и застегивает ожерелье у мамы на шее.
Теперь уже начинает аплодировать Патти. За ней Бак и мы все. Телекамеры разворачиваются к Мэгги и Соне. Соня смущается, а Мэгги радостно раскланивается во все стороны.
Около меня возникает Гарри, я кончиками пальцев касаюсь его левого виска. Там небольшой синяк — след от пистолета Стэнли. До меня вдруг доходит, что я чуть не потеряла Гарри, и эта мысль меня потрясает. По щекам у меня бегут слезы.
Гарри утирает мне слезы и шепчет:
— Не надо… Ты чего это, совсем расслабилась?
Он прав. Еще не время. Мы еще расслабимся. Вдвоем. Чуть позже.
Джеральдина уже собирается уходить. По дороге она останавливается и говорит нам:
— Стэнли сознался. Перед тем, как его отправили на операцию.
— В чем сознался?
— Во всем. Говард Дэвис, судья Лонг, вот этот вот, — кивает она на Гарри. — Сознался, что это его рук дело.
Она наклоняется ко мне:
— Он сказал, что у него не было выбора. Он давал присягу, клялся поддерживать и охранять систему. А они ее подрывали. Он сказал еще, что знал: я его пойму. А ему скажи, — показывает она на Кида, — что к полудню я выпущу Ники Патерсона.
— Он обрадуется.
Джеральдина идет к выходу, а я вдруг понимаю, что судейское место пусто.
— Где судья? — спрашиваю я Джоя Келси.
— Ушла, — улыбается он.
— Она объявила, что заседание закрыто?
— Нет. Просто встала и ушла. — У Джоя улыбка до ушей — словно для него это лучший рождественский подарок.
— Значит, судья Нолан встала и ушла. Не взяла на себя труд сказать нам, что заседание прекращено, а Баку Хаммонду — что он свободен. Не поблагодарила присяжных за их труд. Даже не поздравила с Рождеством.
Это сделаем мы.
«Если под безумием подразумевается помутненное состояние духа или разума, не следует полагать, что это не может служить защитой от наказания за преступление. Если можно с уверенностью сказать, что тот, кого обуревают сильные чувства, такие, как жалость, гнев, горе и так далее, подвержен безумию, ведущему к убийству, трудно, даже невозможно бывает определить, где кончается здоровое состояние и начинается безумие.
В результате наших размышлений на эту тему мы можем сказать одно: если обвиняемый испытывал непреодолимую тягу к убийству и был не в состоянии управлять своей волей или разумом… он заслуживает оправдания.
Судья Паксон
20 января 1879 года».
Адвокату бывает трудно доказать, что его клиент находился в состоянии невменяемости. Особенно если преступление, о котором идет речь, было самым разумным поступком в его жизни.