— Чует сердце, наломаешь ты дров, Суров. Раскрутишь колесо, а остановить силенок не хватит.
— Ты поможешь. Вдвоем сдюжим.
8
К вечеру снег прекратился. Машина катила по ровной дороге, недавно покрытой асфальтом. Двадцать четыре километра полем и почти столько же по широкой лесной просеке, тоже недавно покрытой асфальтом. Весь этот путь проскочили за какие-то полчаса. Над дальней кромкой леса, где рельефно выделялись макушки вековых сосен, небо очистилось, ветер унес темные снежные облака в бурых подпалинах, и весь горизонт над Черной Ганьчей засветился закатным розовым светом уже упавшего за лес холодного осеннего солнца.
— Красивые места. — В голосе Ястребеня звучали теплые нотки. — Как у нас, на Дальнем. И мое родное Полесье тоже напоминает. Аж на душе полегчало.
— Действительно красиво, — согласился Суров. — Мне ведь эти места давно знакомы. На первой служил заместителем. — Он не стал говорить, что начальником в ту пору был Мелешко. — А соседней потом командовал сам, — зачем-то добавил он. — Здесь ранней осенью превосходно. Похоже на Дальний, вы правы. Помните, на правом фланге в Карманово точь-в-точь такой лес и такая же асфальтированная дорога? — Наступила пауза. — Отправляйтесь-ка на первую и ждите там, — обратился Суров к водителю. — Мы с капитаном дойдем пешком. Здесь недалеко, километра три. — Последнее адресовалось уже капитану. — Оставлю вас у Мелешко, а сам переберусь на вторую. Только до моего возвращения проверьте состояние боевой подготовки, мобильность. Постарайтесь уложиться в трое суток.
— Есть.
— Вопросов нет?
— Все ясно.
Шли в быстро сгущавшихся сумерках. Молча.
— Я вот что хочу сказать, капитан, — заговорил вдруг Суров, не глядя на собеседника. — Как начальник, как сослуживец, просто как человек. Не думаю, что ностальгия по Дальнему Востоку — хороший помощник в нашей с вами работе. Здесь своя специфика, свои трудности, и их надо обязательно увидеть, обязательно, а не мерять все мерками той далекой границы, откуда нас с вами перевели сюда. Так и себя в конец изведете, и людей измотаете. Я почти на десять лет старше вас и точно знаю: надо поступаться личным, когда дело касается военной службы. Какой смысл в бесполезном со всех точек зрения самоедстве? Послужим и на западной границе. А придет время, и нас, может быть, возвратят на Дальний Восток. Или пошлют в совсем новое место.
Вокруг стояла удивительная тишина. Из леса тянуло прелью и смолой-живицей, которая заглушала все остальные запахи. Дышалось легко, и Суров, сам того не замечая, пошел быстрее, туда, где над дальней кромкой сосняка давно побледневшее небо еще слабо светилось едва различимой узкой полоской, — там, во впадине, было Круглое озеро.
Столько лет прошло, а память по-прежнему цепко удерживала первое сильное впечатление и первую радость от той редкостной красоты, какая встретила его на первой, и Суров с благодарностью подумал вдруг о своем первом начальнике Иване Васильевиче Мелешко. Он с волнением и радостью ждал предстоящей встречи с ним.
Сразу по возвращении со второй Суров решил обязательно побывать на Круглом, вспомнить свою офицерскую юность.
Ближе к заставе сосняк поредел, и запах живицы стал слабеть. Ветер принес запахи жилья — за поворотом, на отвоеванном у леса и давно обжитом пригорке, примостилась застава. У Сурова перед глазами возник старый начальник. Иван Васильевич был тогда поджарым человеком лет сорока пяти, очень добрым, улыбчивым — даже когда он сердился, с его скуластого смуглого лица не сходила улыбка. Зла не держал, сердиться долго не мог. Ругнется только, бывало, вполголоса, когда очень уж доведут: «Черти, турки бестолковые!»
Каким-то Мелешко сейчас стал? Представить было невозможно. Еще в ту пору седина густо посеребрила ему виски, блестели врезавшиеся в негустую рыжеватую шевелюру большие залысины. Выл он подвижен, легок на ногу, без устали носился по участку, нередко выезжал в колхозы.
Расцеловались у всех на виду. Мелешко украдкой смахнул слезу с острой скулы — благо, стоял за падавшей из дежурки во двор полосой неяркого света. Никто не заметил ее, эту одну-разъединственную слезу, кроме Сурова. «Такого с ним не случалось, — подумал Суров. — Нервишки…»
— Знакомьтесь, — Суров тоже разволновался. — Наш старший офицер подготовки.
— Майор Мелешко. Рад познакомиться.
— Капитан Ястребень. Очень рад.
Мелешко повел гостей в канцелярию, и Суров оказался в знакомой просторной комнате, где провел многие дни и ночи. Суров остановился под люстрой, попридержал Ивана Васильевича, заглянул в лицо, оглядел сверху донизу.