Что же делать? Я запаниковала. Что мне делать? Что сделала бы Анна? Я попыталась вернуться назад и взглянуть на свои прелестные часики. Я сообразила, что двери сейчас должны быть закрыты. Я обошла их все поскорей, чтобы закрыть. Сначала маленькую синюю дверь. Затем дверь главной спальни, затем другой спальни и еще одной. Все было в порядке. Дверь в ванную, дверь в подвал. Но дверь в подвал оказалась уже закрыта.
Такого в этом домике еще не было — чтобы две-ри оказались не в том положении, в котором должны быть. Ужас сгущался. Я пропала. Комнаты как будто сговорились и двинулись против меня. Щеки мои зачесались, я едва устояла. Но все же протянула вперед длинную тошнотворно ослабевшую руку и слегка толкнула дверь подвала; она приоткрылась, и я снова закрыла ее. Получилось!
И тут краем глаза я заметила какую-то тень.
Я немного успокоилась и наконец смогла нормально двигаться, только когда привела все двери в нужное положение. Но дом больше не был ни славным, ни прелестным, ни маленьким. Я ощущала, как он вдруг увеличился, хотя ничто на это не указывало. Я чувствовала, как в углах скапливается угольная тьма. Дом разозлился на меня за мою ошибку и поэтому решил разозлить меня. Теперь всякий раз, когда я открывала или закрывала двери, я замечала, как нечто неведомое проскальзывает мимо меня, а из простенков будто выходит какая-то тень. Сначала маленькая синяя дверь. Затем дверь главной спальни, затем другой спальни и еще одной. Дверь в ванную, дверь в подвал и — входная дверь большого дома с привидениями.
Я приготовила целую миску овсянки и держала ее на коленях, горячую и нетронутую. Я сидела на полу перед дверью в ванную и пыталась представить, кто или что находится внутри. Ровно в ту долю секунды, когда я закрывала ее точно в назначенное время, полотенце вдруг закачалось, послышался свежий влажный аромат вымытых шампунем волос. Чуть позже, нарочито медленно закрывая дверь в главную спальню, я заметила, как две переплетенные фигуры вдруг резко отпрянули друг от друга.
Я прислонилась к двери второй спальни, потом третьей, надеясь услышать там скрип или стон, чей-нибудь шепот, да хоть какой-то намек. Открыв же их в назначенное время, я почувствовала, как там пахнет людьми и беспорядком. Недопитым чаем и простоквашей. Пыльными книгами. Кожаными перчатками. Радостным взмахом руки — такой мимолетный балетный аромат. Единственным музыкальным рифом, резко брошенным и несвежим.
И вот наконец маленькая синяя дверь на другом конце дома. Едва она приоткрылась, как за ней показался влажный нос, блестящая шерсть, висящие уши и глаз в крапинку. После нее я побежала открывать входную дверь, и там вдруг на мгновение вспыхнула совсем иная улица, полная автомобилей, с заборами и другим домом напротив, ничуть не похожим на домик Анны. Но почти сразу все это исчезло, и я увидела то, что видела всегда, — знакомую улицу.
Я просидела на краю тротуара кто знает сколько часов, хотя могло быть и сорок минут. Я попала сюда не сразу, только после нескольких попыток, пока сама не поняла, что это неизбежно, как неизбежна целая куча монет на коврике. Кто же их бросил, чтобы мы с Анной нашли их? И кто потом забыл их собрать?
Дом был домом для семьи, а я в нем — вместо привидения.
Годы спустя я пыталась описать, как же я поняла, что моя работа в этом доме закончена. Я сидела на диване со своим самым неприхотливым парнем. Он приготовил мне кекс в кружке. Я рассказывала ему о том дне, и он слушал, все шире и шире раскрывая глаза. Кажется, мне не хватало слов. Я так и не смогла ему объяснить, как это, когда одной ногой уже влез в дверь, а другой — не выходит. Не смогла признаться, что следила за этой семьей так долго, что прекрасно поняла их истинную суть. Не смогла описать кромку света между дверью и полом и что свет этот был хрупким, но грозным оружием. Не смогла рассказать о своей тайной и отчаянной надежде на то, что семья наконец раскроет свои объятия и примет меня. Но они не были моей семьей. В лучшем случае — моими соседями. Ведь наверняка у любой матери в кармане юбки или ящике стола найдется набор фломастеров для дочки. Но это совсем не значит, что дочка — я.
Предчувствие конца стало предчувствием чего-то нового. Я изменилась внешне, мои родинки, спрятавшиеся было в самом начале, вновь расцвели. Внезапно я почувствовала голод. Дом развернулся для меня подобно бумажному журавлику, опустившемуся на землю. Весенний воздух вдруг обрушился на мои плечи. Так я поняла, что моя работа здесь подошла к концу. Я знаю, что с домами так не бывает, но именно то и именно так я чувствовала тогда, а сейчас для меня это единственно возможное воспоминание о той работе. Я забрала свой ежедневник в кожаной обложке. Вскоре его заполнили записи о новых встречах, интервью, бесконечных встречах и бесконечных интервью. Я взяла конверт с зарплатой из почтового ящика в конце подъездной дорожки, в последний раз закрыла входную дверь и отправилась навстречу своей бесконечно повторяющейся, как палимпсест, карьере.