Несколько минут спустя они уже выходили к знакомой местности, увидев ещё издалека свои палатки, стол под навесом, разбросанный ветром давно потухший костёр и натянутую над ним леску, на которой сморщенными стручками висели засохшие кусочки некогда копчёного хариуса.
Они прибыли.
Однако…
№ 27.
Тут что-то было не так.
Первым это почувствовал Лёшка, внезапно остановившись после прыткой рыси и присев на задние лапы, ещё не приблизившись к штаб-палатке. Вытянув морду и внюхиваясь в непонятный для него воздух, он как-то неуверенно гавкнул и посмотрел удивлённым взглядом назад на своих хозяев.
Прежде всего, в глаза бросалось, что на поляне в их отсутствие кто-то побывал. И отнюдь не зверь. Не хищник, не горностай с куницей, не олень и даже не медведь. Всё вроде бы находилось на месте, разрушений никаких не было, на столе оставалась посуда, вход в штаб-палатку был приоткрыт пологом, ни сломанных веток, ни перевёрнутой утвари, ничего такого, что могло бы навести на мысль о непрошеных гостях.
И всё же…
Лёшка недаром припал брюхом к земле и прополз несколько метров, прежде чем вторично присесть на лапы и замереть на месте. Николай сразу почувствовал присутствие постороннего. Обернувшись к Тимофею, он прислонил палец к губам и глазами показал на потухший костёр. Бывший старатель тихо приблизился, вытянул из-за пояса армейский нож и вопросительно посмотрел на своего коллегу. Калмык, казалось, к чему-то прислушивался, устремив цепкий взгляд в гущу вековых кедров и сосен. Что-то неясное витало в воздухе. Что-то непонятное и неведомое, отчего у обоих путешественников стало неуютно на душе. В их лагере кто-то побывал и, возможно, до сих пор находится где-то поблизости, а они, совершенно сбитые с толку, никак не могут определить, кто именно посетил их уголок, оставленный ими впопыхах.
А прислушаться было к чему.
Со стороны кустарника и сплошной стены деревьев, где-то там, где прежде располагался провал подземелья, слышался гул каких-то работающих механизмов. То, что это были не лесные звуки, присущие тайге и сотворённые матушкой-природой, говорило хотя бы то, что механические звуки походили на рокот работающих агрегатов, вот только каких? И откуда они могли здесь появиться, если на изрядном расстоянии в несколько сотен километров, вокруг не должно было быть ни души, не считая их самих? Следовательно, и в лагере и у подземелья сейчас должны были присутствовать… кто?
Люди?
Но… каким образом?
Тимофей всё ещё смотрел на разбросанные угли, и только тут заметил, на что ему взглядом показывал его напарник.
Рядом с развороченным пеплом и остатками сгоревших давно веток, в двух шагах от выложенных полукругом камней валялась… грубо обтёсанная дубина из толстенного сука, похожая на добротную палицу какого-нибудь былинного богатыря из русских сказок о Соловье-Разбойнике.
Оба путешественника обменялись взглядами и поняли друг друга без слов.
Этот предмет, оказавшийся здесь каким-то необъяснимым образом, был не из этого мира. Не из этого времени. Не из арсенала их геологического оборудования.
Он был чужой.
Дубина с первого взгляда казалась мощной, сучковатой, расширяющейся кверху и заканчивающаяся тремя острыми древесными шипами, будто специально оставленными для нанесения смертельных увечий при ударе со всего размаху. Обработка, очевидно, применялась настолько примитивная, что сразу навевала мысли о каменных топорах или кремниевых наконечниках копий.
Это была обработка каменного века.
- Ты что-нибудь понимаешь? – тихо спросил Николай, в то время как Ружин присел и более внимательно осмотрел пещерное орудие охоты, не слишком испытывая желания брать его в руки.
- Вижу только, что это не Антон сделал, - в тон ему тихо ответил напарник. – Да и зачем? Для охоты? Так у нас другого оружия хватает.
- Я не о том. Это понятно. Ты заметил, каким примитивным способом эта дубина обработана? Будто камнями отёсывалась.
Лёшка, прислушиваясь к непонятному гулу, начал проявлять нетерпение. Псу вроде бы хотелось узнать, в чём дело и откуда идёт этот непонятный шум, но, в то же время, он не решался в одиночку отправиться к провалу, и поэтому в ожидании поглядывал на хозяев, которые отчего-то склонились над непонятным ему предметом. И запах от этого предмета исходил какой-то непривычный, доселе ему неведомый. Шерсть на загривке поднялась дыбом, он глухо зарычал и принюхался, вплотную, но осторожно подойдя ближе.