— Отец, скажите, а насколько хорош мой учитель? Я видел в кристаллах, как Бао Сяо своим мечом смог разру…
— Лучше! — мгновенно перебил его папа. — Этот Бао Сяо — жалкий неумеха по сравнению с твоим будущим наставником!
Хань уважительно склонил голову. Он-то прекрасно представлял, на что способен Бао Сяо, превзойти его являлось невероятным достижением. Впрочем, улыбнулся он, скрывая улыбку, глупо было бы ожидать, что Гуанг Нао, прославленный полководец и великий воин, назначит в учителя своему сыну какого-то деревенского увальня!
Глава 2, в которой герой делает шаг к мечте
— Таким как я тебе, конечно, не стать никогда, — раздался негромкий, чуть насмешливый голос. — Впрочем, это лишь временные трудности!
Хань, услышав за спиной эти слова, от возмущения едва не подпрыгнул. Он ещё не видел говорившего, но с внезапной нефритовой ясностью понял, что этот человек ему уж точно не понравится. И дело даже не в том, что Ханю пришлось поспешно проследовать из трапезной прямиком в малую приёмную, которая располагалась в совсем другом крыле особняка. Нет, это было само собой разумеющимся — не может же младший наследник дома Нао встречать гостя во внутренних покоях или, ха-ха, в своей спальне. И не столько в том, что этот невежда употребил слова сразу двоих совершенно разных персонажей. Хотя о том, что Стремительному Клинку Бао Сяо не стать таким как он, говорил коварный и безжалостный злодей Дариуш Аль-Цап, а вот фраза о временных трудностях являлась любимой присказкой никогда не сдающегося и не страшащегося неурядиц Ледяного Ворона Лю Минфэя. Соответственно, использовать эти фразы одновременно являлось свидетельством предельно дурного тона.
Хань собирался обставить встречу с будущим наставником самым достойным образом. Он, как и положено настоящему Нао, стоял в приёмной спиной ко входу, сохраняя задумчивую и расслабленную позу, взглядом мудреца разглядывая висящие на стенах гравюры, которые, разумеется, не шли ни в какое сравнение с глубокомысленными философскими изречениями, украшающими стены его спальни.
Стоило бы только прибыть учителю, и слуга провозгласил бы его появление, как Хань неторопливо, с благородной выдержанностью повернулся бы, окинул бы гостя внимательным взглядом, тем самым показывая, что каким бы прославленным тот ни был, но и с домом Нао следует считаться очень серьёзно. И это стало бы началом гармоничных отношений учитель-ученик, основанных на достоинстве и взаимном уважении.
А этот грубиян, без спросу заговоривший первым, мгновенно всё испортил!
Хань обернулся, с неудовольствием отметив, что его новый учитель пришёл не в сопровождении слуг, а его привели, словно самого почётного гостя, не только отец Гуанг, но и матушка Лихуа. И на их фоне гость смотрелся словно жалкий воробей рядом с двумя ослепительными фениксами!
Выглядел этот учитель смехотворно. Вместо ожидаемых шёлковых одеяний он был облачён в какую-то кожаную усеянную заклёпками куртку, перетянутую широкими ремнями, и в просторные кожаные штаны. Вместо шёлковых расшитых бисером туфель с загнутыми носками он носил ботинки, словно какой-то простолюдин или солдат. Одеянием он походил на одного из варваров-наемников или шэньцзы из отрядов отца. Даже слуги в доме Нао выглядели получше, чем этот «учитель»! Они хотя бы носили шёлк! Единственное украшение — белая нефритовая табличка на поясе — при всей своей незамысловатой простоте и то выглядела нелепо, словно павлинье перо на вороне!
Не менее разочаровывала и внешность. Вместо аристократической элегантной бледности лицо покрывал совершенно вульгарный загар, который тот даже не попытался скрыть с помощью рисовой пудры. Волосы вместо положенной сложной причёски были острижены коротко, лишь чуть ниже плеч, и стянуты в хвост простым шнурком.
Руки, выглядывающие из коротких рукавов куртки, оказались низменно крепкими и мускулистыми, нарушающими все каноны тонкости и изящества, ожидаемыми от благородного учителя. Вместо меча с нефритовой рукоятью на поясе из-за его спины торчала какая-то палка, подозрительно напоминающая те, которыми крестьяне в поместье что-то там колотили в своей черноногой суете.
Ну а черты лица… Хань не мог бы назвать его уродом. Наоборот, это лицо было по-своему, по-варварски, привлекательным. Вот только подходило оно не уважаемому мудрому учителю, а разве что грубоватому забавному спутнику героя, который появляется лишь для того, чтобы быть убитым подлыми наймитами враждебного дома в первой трети повествования, дав главному герою повод страшно за него отомстить.