Я настоял на туалете и мне не отказали, посему на приёме я был чисто вымыт, острижен и одет в свои лучшие наряды. Висящие на мне сегодня как мешковина на скелете. Контраст моего нынешнего состояния со вчерашним был столь разителен, что вся прислуга глазела на внезапно состарившегося завсегдатая приёмов во все очи. Ну и я не разочаровывал их ожиданий, припадая на одну ногу и старательно сотрясаясь в старческой судороге. Я вошёл в зал, где за накрытым столом нетерпеливо ожидали двое. Сам король и его куда более смышлёный дерзкий советник Орам. По кислому лицу короля я точно читал их беседу до моего прихода – наведённые утром чары вот-вот падут, и я расстанусь с жизнью, не покидая этих стен. Не выказывая никакой тревоги, я уверенно занял своё место у стола и простёр руки к самодержцу. Мой увядший волшебными силами желудок взмолился о роскошной, лоснящейся жиром печёной утке, сервированной к королевскому столу, но он её ещё не заслужил.
Как я и думал, слово взял Орам, по местным невысоким меркам учёный муж и мой главный оппонент при дворе, нашептавший королю мою погибель.
– Не думал вновь увидеть тебя здесь, Молест. Я слышал, тебя судили на смерть за обман доверия и доброты нашего дражайшего монарха. И вот ты снова здесь, дерзнув повторно туманить разум святейшему. А ведь мог бы отделаться быстрой смертью. Теперь же придётся за хамство ответить намного строже. Но мы всё же послушаем твою последнюю речь, раз уж ты устроил для этого столь яркое представление.
Он поднял бокал красного как кровь вина, ехидно улыбаясь, и кивнул. Не поведя и бровью, я повторил его жест. Смочив горло столь сладким напитком, я вперил взор в надувшегося и прячущего глаза короля.
– Милорд. Взгляните на меня, вы можете узнать во мне того, кого вчера вы бросили в темницу? Смотрите мне в глаза – я в вашей власти весь и без остатка. Лишения я испытал за время странствий столь тягостные и печальные, прожив судьбу гибнущего народа и схоронив последнего мужчину рода человечьего, что не страшит меня твой скорый суд. Я снова здесь с одной лишь целью – спасти вас, покуда это можно, от смерти и забвения.
Король, всё ещё сидя вполоборота и смотря в сторону, явно внимательно слушал. Он был очень впечатлительной натурой, искренне скучающей в своём печальном захолустье, где до последнего времени смерть коровы считалась событием. Мне было очень легко втереться в доверие и поначалу убедить даже Орама в своём колдовском мастерстве лишь парой простых фокусов, которые было бы стыдно на иной ярмарке окраин Персиваля показывать. Провинциалы столь податливы до чудес! Я продолжил обрабатывать его сиятельство, играя голосом и словом, как никогда не удавалось на экзаменах по гипнотическому искусству.
– Сказанное далее не должно покинуть этих стен ни при каких обстоятельствах. Нарушив тонкую вуаль, разделяющую прошлое от будущего, вы грозите обрушить небеса на землю ещё раньше, чем в скорости им суждено упасть без всякого влиянья и преград. Я вам откроюсь наконец – пронзив иглою знания ткань времени, я ворвался в будущее, прожил его и вернулся к вам, милостивый государь, чтобы позвать с собой. Не только лишь потому, что хочу спасти вас от страшной гибели в муках, а потому ещё, что в покинутом короной будущем нужна ваша рука и ум. Готовы ли вы услышать правду, от которой не будет возврата?
Теперь уж оба лица жадно смотрели мне в рот, убаюканные сладким ядом волшебных речей. Король весь подался вперёд, нависнув над нетронутыми яствами. Кивнув себе и скрыв улыбку, я продолжил работу:
– Из-за хребта идёт поганый мор, от которого на ваши поля и бежали паразиты, спасаясь. Безмозглые создания поедают ваш хлеб, милорд, не понимая, что уже к ночи сего дня здесь останется мрачная пустыня. Пустыня, усеянная телами мужчин. Никто, уродившийся мужем, не спасётся, как бы быстро ни несли его лошади на восток – закрывшее Солнце моровое облако догонит и вытравит жизнь. По злой иронии, лишь женщины унаследуют этот мир. Одни, растерянные и страждущие мужского плеча, совета и мудрости, алчущие делить ложе и рожать детей они обречены на одинокое старение и смерть. С последней суждено прерваться роду нашему людскому. Попав в этот страшный умирающий мир, я едва не был растерзан изголодавшимися и растерянными женщинами. Я долго скитался и всюду встречал лишь одну и ту же картину – мир без мужчин угасал в унынии и печали.