Хань понимал, что у него нет выбора. Отказаться перед лицом гостей — значило опозорить отца и род. Если он скажет: «Нет!», то отец от него отречётся, изгонит, а может, даже прикажет мерзавцу-учителю отрубить ему голову. Поэтому он встал.
— Да, отец!
Генерал сделал знак рукой. Набежала толпа слуг с фонарями и факелами. Слуги выстроились широким кругом, словно образуя большую арену. Учитель поднялся из-за стола и прошёл в центр круга. Хань поплёлся за ним. Они поклонились друг другу, накрыв ладонями кулаки.
— Ну что, ученик, покажешь гостям, каким хорошим мальком ты можешь стать?
— Да, учитель, — процедил сквозь зубы Хань, собирая ци и прогоняя её по телу.
Ударил гонг, и начался бой. Вернее, то, что даже последний забулдыга, перепивший рисового вина и накурившийся сизого лотоса, не мог назвать ничем, кроме избиения. Хань нападал на учителя, кидался как свирепый тигр, жалил словно разъярённая змея, бил как грозный дракон. Он вкладывал в удары рук и ног, не жалея, всю ци, сосредоточил её на слухе и зрении, чтобы хоть как-то уследить и поспеть за учителем. Трескались каменные плиты дорожек, в земле появлялись огромные кратеры, а когда бой перешёл на поверхность дворцового пруда, в воздух взметнулись огромные фонтаны воды. Но все эти усилия оказались безуспешными. Учитель спокойно и как-то лениво уходил от каждого удара, неторопливыми движениями убирал с пути Ханя ноги или отклонял, изогнувшись, тело. Иногда он поднимал руку, сложенную за спиной, и просто уводил в сторону яростный удар Ханя, а тот ничего, совершенно ничего не мог сделать. Ну а когда Хань начал выдыхаться, когда ярость перестала толкать его вперёд, учитель просто перехватил ладонью его кулак и остановил в воздухе, провозгласив:
— Бой закончен!
Хань внутренне завыл от досады. Ему ни единого раза не удалось не то что ударить учителя, но и коснуться его по своей воле. Бой оказался ещё одним издевательством из долгой череды боли и унижений.
Они снова поклонились друг другу, сжав кулаки, и направились обратно к столам. Гости зашумели и закричали, видать, обсуждали, насколько никчемен был Хань, насколько неспособен нанести даже самый лёгкий удар.
Отец встретил учителя улыбкой, такой широкой, какую он почти никогда не дарил своему родному сыну.
— Почтенный наставник, — сказал он, — если бы не было глупым и бесстыдным вмешиваться в отношения учителя и ученика, то я бы попросил вас удвоить усилия. Но узы ученичества священны, поэтому я просто сгораю от нетерпения в ожидании новых результатов.
Новых результатов? Новых избиений и унижений? Новых пыток и побоев? Хань никогда не имел пристрастия к алкоголю, но теперь ему очень хотелось выпить. И даже не сливового вина или ликёра из лепестков роз, а какую-нибудь дикарскую хлебную настойку из горных трав, чтобы её омерзительный вкус смыл противную горечь, возникшую во рту после слов отца. Также следовало поесть ещё — ведь таинственный повар наверняка прибыл из дворца Императора, а значит, отправится обратно. И возможности попробовать что-то настолько вкусное у него больше не появится никогда, даже без учёта того, что мерзкий учитель заставляет питаться только помоями для свиней, а мечтать позволяет лишь о курятине, причём о самой жёсткой, пресной и невкусной части курицы. Ну ничего! Хань всё помнит! И направив ци в голову, можно подстегнуть память и вспомнить вкус каждого из блюд, особенно фуцзяньской булки — самой вкусной и хрустящей из всех, которые он когда-либо пробовал в жизни!
Учитель медленно встал из-за стола и глубоко поклонился отцу.
— Несмотря на то, что Хань Нао пренебрегал своим сыновьим долгом, несмотря на то, что на него смотрели с отвращением и пренебрежением, истина заключается в том, что из семени дракона не может родиться жаба, только лишь другой дракон. У Ханя Нао безграничный потенциал. И этот скромный учитель приложит все усилия, чтобы он полностью раскрылся.
Хань пребывал в ужасе. Его уже даже не столько злило сравнение с карпами, жабами, драконами и головастиками, сколько ввергало в панику данное перед столькими гостями и чиновниками обещание подвергнуть ещё большему количеству пыток и издевательств.
— Но мы не можем отвлекаться на меня и на вашего сына, — продолжал учитель, — так как сегодня — день именно вашего триумфа, генерал Гуанг Нао. Именно вас чествует Император и именно в вашу честь все мы собрались здесь на этом великолепном празднестве. И этот недостойный не имеет права вести разговоры о себе. Если великий генерал не посчитает за оскорбление, этот незначительный юноша хотел бы подарить Гуангу Нао плод своих скромных умений.
Он подошёл к отцу, почтительно склонился и вытянул руки. На них, словно из воздуха, возник меч. Выглядел меч очень просто — обычный дадао с простой рукоятью, оплетённой кожей и в непримечательных красных деревянных ножнах. На мече не было ни золота, ни драгоценных камней, ни даже эмали с инкрустацией. Не зря негодяй извинялся — такой меч не годился даже обычному пехотинцу рангом выше десятника, не то что генералу. И тем более удивило то, с каким почтением и даже благоговением отец принял из рук учителя этот меч. Торжественную тишину нарушил тихий рокот гостей:
— ...жны из пурпурного дуба!
— ...из кожи чёрной каменной пантеры!
— ...зящная работа!
— ...енное сокровище, достойное двор...
О чём это они? Не об этой же дикарской поделке? Может, гости опять обсуждают что-то своё? Это, конечно, неудивительно, ведь нет повода вести разговоры о подарке какого-то простолюдина. Но есть же какая-то вежливость и правила приличия?
Генерал выхватил меч из ножен и воздел его в воздух. В свете факелов, фонарей и светящихся шаров голубое полупрозрачное лезвие казалось созданным из стекла.
— Дымчатое Ледяное Железо! — не удержался один из гостей, невежливо выкрикнув вслух. Остальные гости дружно ахнули.
Отец взмахнул мечом. Наполнившись ци отца, клинок засветился изнутри, удлинился на дюжину бу и рассёк большой каменный валун, стоящий посреди сада. Камень распался на две половинки, срез блестел, словно зеркало.
— Видят Небеса, мастерство великого наставника может сравниться лишь с его скромностью, — сказал отец, вкладывая меч в ножны. — Воистину, это дар, достойный императорской сокровищницы!
Хань разозлился. Он прекрасно видел, что отец разрезал камень своей ци, а не из-за того, что взял в руки эту поделку! Так почему же он так нахваливает не своего сына, а вот этого отвратительного негодяя? Почему всё, что создавал Хань раньше, удостаивалось лишь скупой похвалы, а всё, что делал учитель — вызывало подобные восторги? Хань знал ответ, и этот ответ ему совсем не нравился. Учитель околдовал отца, воздействовал на него и на гостей своей ци! Может, прокрался на кухню и добавил в еду какое-то зелье или пилюли, которые не подействовали только на Ханя — исключительно из-за его таланта и выносливости. Ну а может, использовал и то и другое — как демоническое колдовство, так и плоды нечестивой алхимии! И даже если ему сейчас никто не поверит, Хань должен раскрыть всем глаза!
— Отец, — закричал Хань, — он был на кухне! И в блюда он добавил...
— Ну конечно же! — пророкотал отец, и Хань удивлённо распахнул глаза. Он не ожидал, что ему так легко поверят. — Пусть достопочтенный наставник и желает остаться скромным, но я не могу препятствовать рвению ученика рассказать о своём учителе. Великий грандмастер не просто был на кухне! Именно его стараниями был устроен этот пир, он не только руководил поварами, но и собственноручно приготовил множество особо редких блюд! Воистину, его таланты простираются от Земли до самых Небес!
Хань опешил. Нет, ему следовало догадаться, почему все блюда сегодня оказались такими омерзительными, почему имели привкус плесени и гнили, а фуцзяньская булка вообще не хрустела и на вкус напоминала прогорклую рисовую лепёшку. Но он и представить не мог, что проблема настолько серьёзна, что всю еду испортил именно учитель!