Майя прервала его.
- Ты не находишь любопытным, что он сразу догадался об обыске на яхте?
Жером поднял глаза.
- Конечно, это подозрительно, ведь работа была проведена крайне осторожно. Это лишний раз доказывает профессионализм Даро, или то, что он уже ждал полицию. Его жалобы на ее регулярные визиты к нему на яхту - явная ложь.
Чтобы привлечь внимание Майи на важность того, о чем шла речь в документе, Жером выразительно помахал им.
- Сверхсекретный циркуляр из Парижа. В нем содержится требование немедленного рапорта при малейших слухах, касающихся единственного упоминания о катализаторах. Соображаешь?
- Значит, мой субчик в курсе всего этого. А что, если он подозревает меня в том, что я иду по тому же следу, не догадываясь только на кого я работаю?
- Не думаю. Возможно, что он хочет использовать тебя в своей игре, - Жером поднялся, все еще держа в руках нефритовые бусы, подошел к окну и нарисовал на стекле квадрат, - я сказал шефу, что не хочу привлекать тебя больше к этому делу, слишком опасно для молодой девушки.
- Спасибо. Ты что, уже нашел другую?
Жером покачал головой.
- Нет, - и добавил. - Я понял, что ты нужна ему. Соблазнительно привлечь к игре такую девушку, как ты, ведь мы и сами это делаем. У него наметанный глаз. Он будет незаметно добиваться твоей полной компрометации или постарается использовать тебя в качестве осведомителя. Для него ты являешься пока неопытной особой, как новая пешка в игре.
- Так это лишний повод для...
Жером вздохнул, повернулся к столу и, выдвинув в очередной раз ящик, достал пухлую папку.
- Твой жанр клиентуры на несколько голов выше того, к которому мы привыкли. Я имею в виду не только тебя, но и всех нас. Ты знаешь, что делают в этом случае?
- Просят помощи.
- Верно. Я уже отправил шифровку и установил контакт с Парижем, - он указал пальцем на папку и продолжил. - Мне удалось добыть досье на Даро еще до помощи наших парижских друзей. Пришлось здорово помучиться, изучая его. К концу у меня голова чуть не раскололась. Не хотел бы я быть на месте его следователя или адвоката. Сумасшедшая история. Его обвинили в предательстве спустя три месяца после освобождения Франции. Кстати, он даже и не скрывался. Потребовался целый год, чтобы распутать это одно из самых запутанных дел, какие мне приходилось видеть. Только одни подозрения, зато какие! Как только полагали, что ухватились за ниточку и раз... она тут-же обрывалась. Приходилось искать новую, и снова ничего. Обычные методы расследования оказались здесь неэффективными. Все его показания могли стать гимном иезуитству. У него есть чувство юмора, по крайней мере, было в то время. Подозрение на принадлежность к абверу так и не доказали: не нашли прямых улик. Только очень важная птица могла так умело скрыть факты. В конце концов его судили только по подозрению. В этом уязвимое место судебного разбирательства.
- Каково было решение Парижа?
- Самолетом они отправили одного из своих доверенных лиц. У меня скоро с ними встреча. Заметь, ни здесь, ни в аэропорту, а прямо на улице. Что касается тебя, ты возвращайся домой и не высовывай носа, пока я не позвоню тебе. Кстати, у тебя должны остаться деньги.
- Какие деньги? - искренне удивилась Майя.
- Телеграфный перевод от твоей мамы.
- Ах да... Я сохраню его до нового задания, - холодно ответила она.
- Тебе нужно будет между делом составить опись расходов. Книгу оставь здесь. Ты ее прочитала?
- Перелистала в автобусе. Слишком абстрактно. Он описывает явления и идеи, вызванные каким-либо объектом... Книга не дает никакого понятия о его личности.
- Если только это он ее написал. Ничего не доказывает, что он - Корни. Необходимо навести справки об издателе. Бусы тоже оставь здесь.
- Но они мои! Это подарок.
- Тебе их отдадут. Все, иди и ни шагу из дома. Я позвоню тебе.
Майя шла по коридору, когда окликнул ее хрипловатый женский голос.
- Мадмуазель Курлянж!
Майя толкнула приоткрытую дверь и вошла в кабинет, где за столом сидела дама, похожая на цаплю. Волосы у нее были выкрашены в сиреневый цвет, а на коленях лежал клубок пряжи со спицами. На углу письменного стола приютилась кофеварка.
- Здравствуйте, Мадмуазель, - почтительно приветствовала ее Майя. Все служащие этого учреждения обращались к мадам де Шомэ, секретарю Жерома, только таким образом. Она курировала весь женский персонал.
- Я приготовлю вам кофе, - сказала она Майе, наливая в чашечку жидкость, которую считала этим напитком. - Нуждаетесь ли вы в чем-нибудь? - она смерила девушку с головы до ног понимающим взглядом.
Под этим "чем-нибудь" имелись в виду противозачаточные таблетки, но Майя сделала вид, что не поняла и ответила:
- Жером дал мне только распылитель от насморка.
- Сделайте лучше настойку из чабреца и ложитесь в постель. У вас ужасный вид.
Перекипевшее кофе было отвратительным, зато хорошо согревало. Пока она пила его маленькими глотками, Мадмуазель пристально рассматривала Майю. Затем надев очки с золотой оправой, снова принялась вязать. Выпив кофе, Майя собралась уходить.
- Поберегите свое здоровье, - бросила ей на прощание Мадмуазель.
В коридоре ее чуть не сбила с ног какая-то рыжая девица. Она пошатывалась и была чем-то возбуждена.
- С тобой все нормально, - недовольно спросила Майя.
- Джас и марихуана целых три дня. У меня голова кругом идет, - ответила та, не останавливаясь. В другом конце коридора раздался голос Жерома. Он почти кричал: "Вам нужно было только позвонить. Для этого у нас целый штат дежурных телефонистов". Тут и там слышались телефонные звонки, скрипели половицы под ногами у проходивших сотрудников, откуда-то доносился звук печатающей машинки. Уже у входа Майя встретилась еще с одним знакомым, который дружески хлопнул ее ниже спины и игриво произнес:
- Уже вернулась?
Знакомая и одобряющая атмосфера.
* * *
Каждую среду Мадмуазель садилась на свой мотороллер и, нервничая больше обычного, устремлялась в самоубийственную гонку по улицам города. В полдень движение в центре Ниццы не уступало Парижу, несмотря на дождь, ливший в этот день как из ведра.
В четверть первого Мадмуазель открыла дверь своей квартиры и, не снимая одежды, сразу же прошла на кухню. Включив плитку, поставила разогревать бульон, приготовленный еще с вечера. Только тогда она сняла плащ, причесалась перед зеркалом и, услышав за дверью знакомые шаги Моники, не дожидаясь звонка, открыла дверь.
- Здравствуйте, тетя, - Моника отряхнулась и поставила щеку для поцелуя. Это была пятнадцатилетняя девочка с выразительными серо-зелеными глазами и растрепанными под дождем волосами. - Я боялась опоздать и взяла такси, - она посмотрела на часы, подарок отца. - Как вкусно пахнет! Что это?
- Бульон, - торжественно объявила тетя, - идем за стол.
Налив себе в стакан вина, Мадмуазель из вежливости поинтересовалась здоровьем родителей. Успехи племянницы в лицее волновали ее больше. Моника отвечала с веселой снисходительностью. Она сообщила, что отправляется на рождественские каникулы в Австрию.
- Я еду туда одна. Меня пригласила Анна дю Тэр, ты знаешь ее. Папа, конечно, поедет в Ливан с мамой. А что будешь делать ты?
Рядом с Моникой ее авторитет неизменно превращался в невыносимое чувство неполноценности. Мадмуазель знала, что в глазах Моники она выглядит как бедной родственницей. Секретаршей в каком-то секретном отделе полиции, которую хотя и обожают родители ее племяницы, однако держат в стороне.