Гаустин любил бездомных и в то же время боялся их. «Любил» и «боялся» — эти слова всегда звучали вместе и всегда в такой очередности. Он любил и боялся бездомных так, как боятся тех, кем уже были, или ожидают, что когда-то ими станут. Он знал, что рано или поздно вольется в их ряды (если использовать знакомое клише). На секунду представил себе длинные шеренги бездомных, марширующих по Кертнерштрассе или Грабенштрассе. Да, он был как они, хотя и несколько особенный. Бездомный без определенного времени жительства, так сказать. Просто по стечению обстоятельств у него водились деньги, не много, но вполне достаточно, чтобы отодвинуть превращение метафизического неудобства в физическое страдание.
Он тогда работал психиатром-геронтологом. Это была одна из его профессий. Я подозревал, что Гаустин тайком использовал истории своих пациентов, чтобы удобно расположиться в них и хоть ненадолго занять чье-то место в прошлом. В его голове беспорядочно перекликалось столько периодов, голосов и мест, что он, не раздумывая долго, просто должен был отдать себя в руки своих коллег-психиатров, пока не совершил нечто такое, из-за чего им придется его прибрать, ибо не останется выбора.
Гаустин взял газету, немного прошел вперед и уселся на скамейку. На нем был темный плащ, из-под которого виднелся высокий ворот свитера, голову прикрывала борсалино, на ногах — старые кожаные ботинки. В руках он держал кожаную сумку благородного неброского красного цвета. Гаустин напоминал прибывшего из какого-то другого десятилетия человека, который только что слез с поезда. Он мог бы сойти за тайного анархиста, стареющего хиппи или проповедника из не очень известного ордена.
Итак, он сел на скамейку и прочитал название газеты: «Аугустинер», издание бездомных. Часть материалов писали именно они, остальное — профессиональные журналисты. На предпоследней странице, внизу в левом углу, в самом незаметном месте — это знают все газетчики — было сообщение. Взгляд Гаустина сразу упал на него. Тонкая улыбка, в которой читалось больше горечи, чем радости, раздвинула его губы. Ему снова придется исчезнуть.
3
В то время, когда имя господина Альцгеймера упоминалось только в анекдотах (например: «„Какой диагноз тебе поставили?“ — „Не помню. Какое-то мужское имя, но я его забыл“».), в небольшой газетенке появилось короткое сообщение — из тех, которые читало не больше пяти человек, причем четверо из них тут же забывали новость.
Речь шла вот о чем.
Некий врач, д-р Г. из Венской гериатрической клиники в Винервальде, страстный почитатель The Beatles, решил обставить свой кабинет в стиле шестидесятых. Он раздобыл старый бакелитовый патефон, обклеил стены плакатами с изображением битлов и обложки знаменитого «Сержанта Пеппера». Купил на барахолке старый шкаф и расставил на полках всякие безделушки, характерные для того времени: мыльца, сигаретные пачки, целую серию игрушечных мини-«фольксвагенов», розовых «кадиллаков» и «мустангов», а также повесил афиши с кадрами из фильмов и портретами актеров. В статье упоминалось, что кабинет буквально завален старыми журналами, а из-под белого халата доктора торчит высокий ворот водолазки. Разумеется, фотографии не было, весь материал состоял всего из тридцати строчек. Интерес представляло упоминание о том, что, по наблюдениям доктора Г., пациенты с нарушениями памяти подолгу оставались в кабинете, становились разговорчивыми, иными словами, чувствовали себя комфортно. При этом было отмечено, что значительно сократилось количество побегов из этой знаменитой клиники, а ведь до тех пор это происходило довольно часто.
Статья была редакционной, имя автора не упоминалось.
Надо сказать, эту идею я лелеял долгие годы, но кто-то меня опередил. Правда, я замыслил роман, не клинику, но это не имеет значения.
Я всегда старался при случае покупать эту газету. С одной стороны, испытывал симпатию к ее издателям (особая история из другого романа), а с другой — был уверен (личное суеверие), что только таким образом, через газету, ты узнаешь о том, о чем так или иначе должен узнать, ибо в один прекрасный момент оно непременно бросится тебе в глаза. И это чувство меня никогда не подводило.
В статье говорилось, что клиника расположена в Винервальде. Я проверил ближайшие гериатрические центры: там находилось по крайней мере три. И нужный мне, как водится, оказался последним. Я представился журналистом: по сути, не особо солгал, ведь у меня было удостоверение, которое я получил в редакции одной газетенки, чтобы бесплатно посещать музеи. Иногда я даже писал для нее. Но, в сущности, мое занятие писательством имело много общего с журналистикой, но было более безобидным, неопределенным и труднодоказуемым.