На обратном пути кузен, подсуетившись, воспользовался повозкой, на которой привезли гроб, чтобы забрать мешки с картошкой, Жозеф ухватился за поручень… кончик хлыста рассек ему щеку. Мама! Мама! Как же ей вернуться, если ее место уже занято? кто свое место покидает, тот его теряет, у нее украли перину, подушечку для булавок, ключ от дома; ее старые туфли, после того, как кастелянша вынесла все, что понравилось, горят на берегу, а напротив горят старые туфли герцогини Вандомской. Поскольку в Поссесьон нет службы по утилизации мусора, в определенные дни Роза, кастелянша, заговорщицки и жалобно посматривая по сторонам, везет баки на тачке к озеру и вываливает содержимое на берегу. Маленькая моя девочка, в земле ли она? или ее белые кости лежат где-то в лесу? Ищи, ищи, Кайу. Роза забрала себе красивые туфли покойницы, но потихоньку снимала их под столом.
— О! я, — говорила она, пока опекун шумно хлебал суп, — я их всех обведу вокруг пальца. Мсье Гонтран только что… сделал удивленное лицо, застав меня здесь… в бельевой… У меня поденная плата, говорю ему я. — Поденная, — рассмеялся он, — поденная?
Она пнула кузину под столом, сложила руки на коленях, замерла, как истукан, выжидая и поводя глазами направо-налево, воняя потом и засохшей кровью.
— И вот опять он наведался к Розе, к кастелянше. Я хотел посмотреть, где вы живете, Роза. Потому что у меня пуговица на пиджаке еле держится, а я еду в Берн. И мы пошли на кухню, металлический кофейник на плите, ящик с дровами под красной тряпкой с облезлой бахромой. Ах! как вкусно пахнет, а на улице очень холодно. Не желает ли мсье чашку кофе?
— Кажется, твой мсье Гонтран…
— Он не мой, что вы такое говорите, кузен! Что за мысль, совершенно он не мой, шутник вы, кузен.
Кажется… он продает поместье на берегу озера, там не земля, а сплошные камни. Но не фермер же его купит; у фермера только и есть, что сын, да и то малость простоватый, поставят его сгребать сено, он бросит грабли и бежит в лес рвать землянику. Собрались тут в дорогу, а он спрятался на сеновале, там, где крысы скачут, пытаясь вскарабкаться на стену, дрался, кричал, выволокли силой из пахучего сена, он уже был в воскресных брюках. Ты что, не хочешь ехать в Америку? Он напоследок еще уцепился за покосившуюся створу, которую задела последняя повозка с виноградом и которую никто не удосужился поправить. Люди молча смотрели вслед подскакивавшей на кочках телеге с рыдающим мальчиком, впрочем, в дверях вагона тот вдруг на прощанье принялся радостно махать клетчатым платком… они исчезли навсегда, словно умерли, и спят теперь, когда деревня встает и точит косы. Круглый остров посреди океана — первое, что они увидели, избежав кораблекрушения и опасности оказаться за бортом; шел снег, на вокзале под бумажным зонтиком тряслись, прижавшись друг к другу, негр с негритянкой. Мы что же, ошиблись страной? У нас небо горит сочными красками заката, до утра тепло, потому что с аспидных вершин Юры спускается жоран, напоенный травами и горечавкой. О! Боже мой! нужно броситься вдогонку за этими изгнанниками, идти следом до самого их нового дома-конструктора с радиоантенной и колодцем, смотреть, как они погибают один за другим от укусов скорпионов, притаившихся в развешенном для сушки белье, потом ударить каблуком о каблук, взлететь к облакам и вернуться обратно; семье из Люцерна ферма с каменистой землей досталась буквально за кусок хлеба, который Гермина выбросила в помойку. Каждое утро родители и четверо налысо бритых сыновей выходили из дома, отправлялись на поле с огромными корзинами, собирали камни и выбрасывали в озеро. Вот увидите, Гермина, скоро у них будет стадо в сто голов в хлеву, но что нам оставалось делать? Вы представляете нас, собирающих по утрам булыжники в корзину, пока Барбара пропадает неизвестно где? Чем она занимается? Куда ходит? Вы никогда ничего не знаете. О! Это слишком, все тяготы на моих плечах. Я когда-нибудь поживу для себя?
Был апрель, пасмурный, теплый день, время движения соков, темнота спускалась с неба, шла от земли, от деревьев и волн, Арлет с сеткой в руке возвращалась домой. На лугу фиалки с уже длинным стеблем побледнели и не пахли.
— Я тебе корзиночку продам, что туда положим, трам-там-там? Катон. Потому что я буду звать тебя Катон.
— Добрый вечер, мсье.
— Мсье? с каких пор? мы же родня. О! Конечно, родство у нас весьма отдаленное. Давайте я понесу вашу сетку.
Красавец Гонтран Будивилль несет мою сетку! сетку Арлет, так глупо вышедшей замуж, к счастью мсье Робинзона быстро убил в пампасах индеец племени Тупи, а как я потом ехала домой в общем вагоне, вместо двери клеенка, раковина забита блевотиной, и вот, красавец Гонтран Будивилль несет мою сетку, Катон, вы же знаете наверняка, что я вас люблю? Боже мой! Что он говорит? Он тащит меня в рощицу, тем лучше, лишь бы не ко мне, у меня такой беспорядок с этим шитьем, я бы хотела еще раз примерить жакет, пока не стемнело, непонятно, почему левый рукав сборит, а правый сидит отлично?