Он шел мимо проданной фермы: да, жаль, конечно, что по ночам нас больше не баюкает журчание фонтана. Но главное, теперь не надо думать ни о крыше, ни о налогах, ни об исках. Опять эта Арлет!
— Что вы хотите?
Остановился, оперся на трость, поставил ноги на ширину плеч.
— Что вам угодно?
— Гонтран! Умоляю, прокатите меня еще разок на машине. Последний раз. А если нет…
…Мне терять нечего, предупреждаю вас. Подать милостыню этой хнычущей нищебродке? но милостыня продлевает жизнь, стоит ли оказывать медвежью услугу? Не лучше ли оставлять умирать на тротуаре всех этих побирушек? полюбуйтесь на нее, ползает теперь у моих ног, quite disgusting[40], убожество, побирушка, по-другому не скажешь, слезами умывается, хватает меня за колени, как будто я один во всем виноват. Отцепив колючку-ежевику, он удалился в страшном раздражении, красавец, благородный муж, Гонтран Будивилль из поместья Поссесьон. Оказаться в подобной ситуации, и почему, позвольте спросить? правильно я сделал, что остался в семье. Но эта негодяйка на все способна. И надо же звонить ей из соседнего городка, сейчас, когда виноградарь настаивает на встрече! Катон, слегка подкрасившись, ждала с бьющимся сердцем. Зазвонил телефон, его голос: любовь моя, все забыто. Это Жюль Вернэ вам звонит… Нет, это не… это ты, любовь моя. Он вам передает, что ему больше не нужна картошка, больше никогда… Конец. Убийца вышел из здания почты с довольным видом: сломанный автомат вернул ему четыре су, букет фиалок для Гермины. Хотя нет! пожалуй, полбукета, цены растут. Убить кого-нибудь гораздо труднее, чем можно подумать, если ты — не жена или не кухарка будущей жертвы, ну, найдешь ты сентябрьским днем в темном сыром лесу, где каждый след глубоко и надолго отпечатывается в земле, бледную поганку, ну будешь хранить ее в банке за водосточной трубой у окна, напротив которого сушится белье, выстираешь в перборате, а снимаешь черное от каминной копоти — зато у счастливой соперницы теперь стиральная машинка! — как, скажите на милость, подбросить поганку в суп или в соус с лисичками?! она завернула поганку в платок, Пятницы в ярких гирляндах уже приближались к священному камню, трясогузки пили дождевую воду из чаш для жертвенной крови, правда, в замке есть еще кастелянша, пристегивающая воротнички господину Робинзону… вот собственно и она, идет по улице, пышные формы обтянуты красивым зеленым платьем, упавшим ей с неба, две дырки для рук, одна для головы; не находите ли вы, Гермина, что наша милая Роза, наша незаменимая помощница в хозяйстве, похожа на Колетт? — Колетт? — Ну да, Колетт, французская писательница, взгляните же, Гермина… растрепанные волосы, раскосые глаза, разве нет? — может, этим путем, через кастеляншу, накормить его бледной поганкой… Убийца, простой смертный Гонтран поднимался по улице к сверкавшему как на рождественской открытке замку, сезон охоты закончен: двадцать четыре зайца, две косули, шесть кроликов с виноградников, уже несколько лет подряд вместо того, чтобы преподносить охотничьи трофеи в подарок кое-кому из знакомых банкиров, он продавал их в рестораны через крестьянина в черной вышитой блузе с зауженными на запястьях рукавами, из тех, что стоят на пороге деревенского трактира со связкой кроликов, как тюремщики со связкой ключей. Весь город торопился посмотреть в дверное окошко на Катон, сидевшую с застывшим взглядом и сжатыми кулаками на убогой кровати рядом с ведром, и посмеяться! Десять тысяч литров в этом году, при том, что половину виноградников восстановили, может, лучше было переждать филлоксеру, поднять черный флаг, но не выкорчевывать? К счастью, хоть история с Арлет закончилась, а то бегал бы сейчас, как собака из французской книжки, которой дети привязали на хвост кастрюлю, кастрюля, вот она кто. Алюминиевая. Ловко она его одурачила, хорошая все-таки была идея с картошкой: кар-кар-кар-тошка, дешевый овощ, крошка; он, напевая, искал ключ от гаража. Дешевый, но Гермина с ее запросами… опять она… кастрюля! О! Гонтран, ты меня больше не любишь? Что ей надо, черт возьми? она прошмыгнула через полуоткрытые ворота гаража, словно ящерица между кустиками папоротника, равнодушное к музыке существо, одно из тех, кого благородный, любезный Гонтран гипнотизировал взглядом. Кастрюля говорила, переливала из пустого в порожнее: вы клялись, что любите меня больше всех на свете — Гермина, несмотря на неурожайные годы, наотрез отказывается сократить штат прислуги — что я — ваша настоящая жена, что мы состаримся вместе — мы с нашей кухаркой скорее состаримся, хоть она ворует и прячет бутылки с хорошим вином под раковиной, — как можно перестать любить, если любишь? Две горничные, садовник, домработница, то есть помощница, как она сама себя называет… забавно, она и вправду похожа на Колетт — Второго июня вы положили в машину целую охапку цветов.