На примере первого банкета в Гренобле, состоявшегося 6 июля 1818 года, можно еще отчетливее показать, как велики были мобилизационные возможности годовщины и как важно, прежде чем говорить о незначительности даты, изучить местную хронику. Она известна нам из переписки Министерства внутренних дел с властями департамента Изер, в частности с префектом Шоппеном д’Арнувилем[83]. Префект явно находился в затруднительном положении: ставленник Деказа, он был назначен специально, чтобы изгладить из памяти местных жителей жестокость, с которой двумя годами раньше был подавлен гренобльский заговор, вследствие чего ему приходилось щадить либеральное общественное мнение[84]. Поэтому в первом своем письме от 1 июля 1818 года он объясняет, что, в противоположность утверждениям ультрароялистов из Дофине, молодые люди, которые взялись за устройство банкета, вовсе не собираются «копировать банкет в „Радуге“» и желают просто-напросто отметить годовщину события сугубо местного: героического сопротивления, оказанного национальной гвардией Гренобля сардинским войскам 6 июля 1815 года. Но, продолжает он, «тем не менее я с сожалением предвижу, что этот сугубо местный праздник даст пищу для толкований тем более прискорбных, что 8 июля — годовщина возвращения Его Королевского Величества в столицу своего королевства, и дух партий, который отравляет все без исключения, не преминет заметить, что либералы торжественно празднуют годовщину сопротивления союзникам короля и тем доказывают, что они вовсе не желали их возвращения». Поэтому он заключает, что, «коль скоро он не имеет ни права, ни возможности» запретить это собрание, а «употребить силу для его разгона значило бы без всякого толку оскорбить его участников», он постарался, впрочем без всякого успеха, оказать давление на устроителей и подписчиков, с тем чтобы, осознав неуместность подобного празднества, они согласились либо вовсе его отменить, либо (что было бы предпочтительнее) перенести его… например, на 8 июля. Пятью днями позже префект Изера счел необходимым проинформировать Париж о дальнейшем развитии дела. Молодые комиссары банкета отказались его отменить; они ответили, что отступить было бы позорно и что это означало бы подтвердить правоту «неумеренных роялистов». «Если мы отменим банкет, говорят эти молодые люди, противники непременно скажут, что власти раскрыли наши намерения и на этом основании принудили нас к отмене; в результате мы предстанем в глазах публики в совершенно ложном свете; мы же хотим умеренностью своего поведения доказать, что намерения наши вовсе не таковы, как утверждают антагонисты». Рассуждение очень тонкое; но префект обходит молчанием (и понятно почему) причину, по которой организаторы так держатся за дату 6 июля и не хотят перенести банкет на 8-е. Не подлежит сомнению, что молодые либералы в самом деле хотели отметить годовщину событий 1815 года, когда гренобльцы под трехцветным знаменем оказали сопротивление сардинцам, на стороне которых выступали также некоторые местные роялисты под белым королевским знаменем. Что же могли предпринять власти? Запретить банкет означало бы подтвердить идею, что роялисты-конституционалисты, так же как и ультрароялисты, желали победы противника. Приходилось смириться, а потому префекту оставалось лишь преуменьшать значение события, утверждать, что это будет совсем не банкет; что его уверили: на обеде «не произойдет ровно ничего, на нем не будет сказано ни одного предосудительного слова», да и тосты не прозвучат, как не прозвучали они в «Радуге» и в Боне. Все же, пишет префект, он счел своим долгом оказать давление на основных подписчиков, с тем чтобы они отказались от участия в обеде, и многие «здравомыслящие люди» так и поступили; некоторые другие отвечали, что не станут требовать назад денег, внесенных по подписке, но на собрание не пойдут: таким образом, можно надеяться, что в банкете примут участие всего несколько десятков человек и никакого резонанса он не вызовет. По правде говоря, и эти надежды тоже не оправдались: конечно, по уверению префекта, банкет прошел «в весьма унылом молчании», но за столом собралось ни много ни мало сто сорок человек[85]. Чтобы не испугать самых робких, утверждали либералы, «никто не стал поднимать тостов за отмену чрезвычайных судов и отдачи под полицейский надзор; тем не менее согласие умов, поддерживающих конституционные принципы, не было ни менее полным, ни менее трогательным, чем три года назад, когда дело шло о защите территории. Этот большой семейный праздник прошел так безукоризненно, что в следующем году мы надеемся собрать общество более многочисленное и воспеть славу и свободу Франции». Что в самом деле и произошло: годовщину 6 июля отмечали в Гренобле каждый год со все возрастающим успехом, и поскольку, несмотря на происки местных властей, этот «банкет федератов»[86] в последние годы царствования Людовика XVIII разросся до масштабов настоящего народного празднества, его в конце концов все-таки запретили[87].
83
AN F 7 6876. Точку зрения местных либералов можно узнать из письма, опубликованного в «Европейском цензоре» (Censeur européen. Т. VIII. P. 402).
84
В мае 1816 года крестьяне из окрестностей Гренобля, предводительствуемые Дидье, попытались захватить город, но потерпели неудачу; процесс, проведенный стремительно, за несколько дней, окончился двадцатью четырьмя смертными приговорами, которые были приведены в исполнение незамедлительно. Сам Дидье, бывший директор правоведческой школы, был схвачен и казнен несколькими неделями позже. Напомним заодно, что Террор 1793 года в Гренобле был довольно мягким: тем сильнее оказалось потрясение гренобльцев в 1816 году.
85
Письмо префекта к министру внутренних дел от 7 июля 1818 года: «Но это были не жители Гренобля. За столом присутствовало около полусотни студентов Школы правоведения, которых призвали нарочно по такому случаю, и другие юнцы из города, только что окончившие коллеж. Подписчиков набралось от силы полсотни» (AN F 7 6876). А многих гостей, добавляет префект, вообще привлекла только перспектива поесть на дармовщину.
86
Федератами в период Ста дней называли добровольцев, выступавших против войск антинаполеоновской коалиции. —
87
Во время гренобльского банкета 6 июля 1822 года было продемонстрировано удивительное использование музыки, сведенной к одному ритму, для выражения политического смысла собрания, находящегося под очень строгим надзором: «За столом собралось примерно 550 гостей; никаких песен не пели, никаких тостов не произносили. Однако эти господа семь или восемь раз по сигналу, который подавал один рабочий, а ему это наверняка кто-то приказал, и я непременно выясню, кто именно, принимались хлопать в ладоши, а потом замолкали» (AN F7 6876). Вечером на площади Святого Андрея полсотни молодых людей «повторили то же хлопанье». Полицейский не уточняет, какой именно ритм отбивали собравшиеся, но гости знали это очень хорошо: вероятно, то была либо «Марсельеза», либо «Походная песня» [1794; первоначальное название «Гимн свободе». —