Это –звезда и полночь,дождь, на воде круги.Этот призыв на помощь –музыка, помоги!
Иронический человек
Мне нравится иронический человек.И взгляд его, иронический, из-под век.И черточка эта тоненькая у рта –иронии отличительная черта.
Мне нравится иронический человек.Он, в сущности, – героический человек.Мне нравится иронический его взглядна вещи, которые вас, извините, злят.
И можно себе представить его в пенсне,листающим послезавтрашний календарь.И можно представить в его письмекакое-нибудь старинное – милсударь.
Но зря, если он представится вам шутом.Ирония – она служит ему щитом.И можно себе представить, как этот щитшатается под ударами и трещит.
И все-такисквозь трагический этот векпроходит он, иронический человек.И можно себе представить его с мечом,качающимся над слабым его плечом.
Но дело не в том – как меч у него остер,а в том – как идет с улыбкою на костери как перед этим он произносит:– Да,горячий денек – не правда ли, господа!
Когда же свеча последняя догорит,а пламень небес едва еще лиловат,смущенно – я умираю – он говорит,как будто бы извиняется – виноват.
И можно себе представить смиренный лик,и можно себе представить огромный рост,но он уходит так же прост и велик,как был за миг перед этим велик и прост.
И он уходит –некого, мол, корить –как будто ушел из комнаты покурить,на улицу вышел воздухом подышатьи просит не затрудняться, не провожать.
«Утро – вечер, утро – вечер, день и ночь…»
Утро – вечер, утро – вечер, день и ночь.Стрелки, цифры, циферблаты – сутки прочь.
Гири, маятники, цепи, медный гуд.Все торопятся куда-то, все бегут.
На ходу махнуть рукою, крикнуть «будь!»,Съесть сосиску на ходу и снова в путь.
Сдать багаж, и в самолет, и в облака.– Как там наши? – как там ваши? – ну, пока!
Гири, цепи, шестеренки, медный звон.Телеграмма – вместо писем – телефон,
телефонные кабины – о стеклостук монеты – ваше время истекло!
Нету времени присесть, поговорить,покалякать, покумекать, покурить.
Нету времени друг друга пожалеть,от несчастья от чужого ошалеть.
Даже выслушать друг друга – на бегу –нету времени – приедешь? – не могу!
На автобус, на троллейбус, в этот гон,в эту гонку, в переполненный вагон,
то в обгон, а то вдогонку – на ходу –в эту давку, суматоху, чехарду,
в автогонку, в мотогонку, в нету мест,в не толкайтесь, переулками, в объезд,
и в затор у светофора – как в тупик…Что за время? Наше время, время пик.
Только выхлопы бензина, дым и чад.Только маятники медные стучат.
Только стрелки сумасшедшие бегут.Стрелки, цифры, циферблаты, медный гуд.
Словно мир этот бессонный городскойстал огромной часовою мастерской,
часовою мастерскою, где со стен –циферблаты всех фасонов и систем,
где безумные живут часовщики.Спать ложишься – ходят стрелки у щеки.
Стрелки, цифры, циферблаты, медный зов.Засыпаешь под тиктаканье часов.
И летишь под этим небом грозовым –как на бомбе с механизмом часовым.
Воспоминанье о костеле
Костел называлсяименем святой Анны,а может быть, как-то иначе.Я шел туда ночью,по полю,по черной пахоте,ночь была черной,и можно было идти не иначе,как перебирая рукоюневидимую нитку провода,натянутого связистами, –жесткий проводскользил между пальцами и ладонью,обдирая ее до крови.В костелебыл наблюдательный пунктнаших артиллеристов.Стоял полусумрак,горели свечи,и еще был какой-то свет,и кто-то упорно и долгоиграл одним пальцемна старинном органе,выжимая из него по каплегрустный какой-то мотивчик.Начало артподготовкибыло назначено на шесть ноль-ноль.Постепенно светало,и на стенах костелаоживали старинные фрески,а в левом приделе,у входа,на черном огромном крестепечально и кротко светилисьглаза Иисусаи проступалитемные пятна крови,нарисованной густо на руках и ногахв тех местах,куда были вколочены гвозди –дюймов, наверно, в десять-двенадцать,огромные черные гвозди, –неожиданно бытовая подробностьв этом зыблющемся воспоминанье,где все так призрачнои нереально.