— Н-да, — сказали наверху, — хорошо, что к нам вонь не передается. Все, отключаю.
— Как, интересно, они отсюда выберутся?
— Эти-то? Выберутся. Выкручиваться, выходить из любых положений их профессия.
Вне времени
Эти происшествия: одно в Небе галактик и два поближе, на Земле, в наших местах — внешне останутся не связанными друг с другом. Хотя, между прочим, в ту пору, когда за горный хребет к западу от Ицхелаури, от пировавших там, садилось солнце, с другой стороны, на востоке, в небо поднимались созвездия Андромеды и Кассиопеи; еще невидимые, но — были. И в одном из них сияла знаменитая Туманность, которая теперь неизвестно есть ли там, а в другом, в Кассиопее — ставший еще более знаменитым Фантом М31, которого не было, а теперь вот есть.
Как говорят в таких случаях: «Ну и что?»
Да нет, ничего. Не должно быть связи. Несолидно даже так думать. Действительно: где одно, где другое — и какое другое! Смешно.
…Но есть сверхзакон, который игнорируют. Все законы природы, что мы изучали в школе и в вузе, против него пустячки. Этот сверхзакон в силах менять даже величины Мировых констант.
— А при чем здесь крепость, «запорожец» с ГАИшниками?
— Понимаете, мы с вами — как и те автоинспекторы с большой дороги, как и номенклатурные прохиндеи в «доме отдыха И». — крупнее атомов и нуклонов, но поменьше галактик и Метагалактики. Попадаем в диапазон действия. С другой стороны, и галактика М31 (по каталогу Месье), как бы она ни была велика и прекрасна в сиянии своих трехсот миллиардов звезд, тоже хоть и побольше атомов и нас, но меньше Вселенной. То есть и она попадает в диапазон Великой Связи.
— Ну и что?
— Ну… мы во ВсеБытии, в том же потоке. Так почему не быть связи между всеми тремя происшествиями? Все они акты Вселенской драмы бытия.
— Ага… так что?
— Да ведь это пишется, чтобы пробудить в вас — в каждом! — Вселенское, читатель. Иной задачи автор просто не может теперь ставить. Воспринимайте с этих позиций. Тогда из пестрого калейдоскопа глав, идей, фактов и — да! — чисел Вы извлечете нужное.
— Ага… А зачем?
Тьфу.
КНИГА ПЕРВАЯ. ВРЕМЯ КРАСТЬ
Когда приходит воровской час, то и честный человек ворует.
Часть I. ПОСЛЕ ШАРОТРЯСА
Глава первая. Совещание на проходной
«Нет такого забора, в котором не было бы дыры».
Было что-то фатальное в том, что именно люди, на которых дрейф в Небе галактик то ли Фантома М31, то ли самой М31 не произвел бы столь оглушительного впечатления, как на прочих, деятели Катаганского НИИ НПВ, ничего не знали об этом. Даже астрофизик Любарский, что уж совсем нехорошо; впоследствии ему будет очень неловко. В самом деле, во-первых, они знали, что пространство может быть и неоднородным, а благодаря этому качеству управляемым полями; во-вторых, поднимаясь в кабине ГиМ в Меняющуюся Вселенную в Шаре, они видывали и не такое; могли приближаться к галактикам, смещаться в стороны, удаляться.
Тем не менее так. Не ведали. В самые последние дни это было чем оправдать, но до этого… Главным была заполненность их умов исследованием МВ плюс уверенность, что в Большой Вселенной ничего подобного быть не может; там все стабильно.
Да и вообще: много ли мы уделяем внимания тому, что выходит за границы прямых интересов и обязанностей? Будь то даже вселенная. «Хватит и одной, зачем нам две!» Наш мир тоже корыто — хоть и безусловно более обширное и затейливое, чем у хрюшек.
А в последние дни, после обрушившихся на Институт бед: крушения системы ГиМ, гибели Корнева, Шаротряса, едва не обрушившего Башню, и напоследок смерти Валерьяна Вениаминовича — им и вовсе стало не до внешних событий. Теперь и в свою (!) Меняющуюся Вселенную они не могли подняться; не на чем.
(Впрочем, насчет внешних событий — не совсем. Одно, происшедшее в эти недели, было крайне важно и для Института: крушение великой страны, в которой они жили. Важно в простом деловом смысле: какая она ни была, эта страна, на нее можно было положиться и в больших делах, и в большой беде. Помогла бы, поддержала. А теперь, это становилось все яснее с каждым днем и с каждым событием развала СССР, положиться было не на кого. Только на самих себя.)
И хоть прибыли на совещание «отцы города», в том числе и Виктор Пантелеймонович Страшнов, много ждать от них не приходилось. Во-первых, они были уже не в прежнем качестве; тот же Страшнов теперь частное лицо, обладавшее высоким авторитетом просто потому, что всюду находились его протеже и ставленники. Во-вторых, их явно больше беспокоило, не грядут ли еще беды и неприяности от Шара, чем все иное.
День текущий 16.4669 сент ИЛИ
17 сентября 11 ч 12 мин
348-й день Шара
17 сент 22 ч 25 мин в зоне
…добела раскаленное острие башни вонзалось во тьму Шара
в ней мощно жила иная Вселенная: рядом — и недостижимо далеко
в их власти — и властвовала над ними
В помещении коменданта Петренко на проходной стол был буквой Т, как у больших начальников; правда, типа топчан, из струганных досок. Здесь он, сидя во главе, давал накачку вахтерам, уборщицам, сантехникам — своей команде, раздавал инвентарь и указания. В углах стоял этот инвентарь: лопаты, швабры, совки. Единственное новое, что Петренко внес в интерьер, это фотографии Пеца и Корнева в траурной рамке на стене.
Сейчас на шатких стульях здесь восседала элита НИИ и элита города. Друг против друга. Больше негде было, зона завалена обломками, искареженой, как после бомбежки, техникой; путь к башне закрыт.
Начисто смел Шаротряс и спиральную подъемную дорогу.
От города присутствовали мэр Катагани — еще недавно краевой комсомольский вождь, ныне банкир — румяный, пышноволосый; Страшнов был при нем вроде эксперта по Шару. По обе стороны от них расположились начальники краевых служб безопасности и охраны порядка — два генерала.
От Института были Любарский, Буров с перевязанной, как у партизана, головой и левой рукой в косынке (он сам занял главное место под фотографиями Пеца и Корнева), Мендельзон (уже закуривший ароматную сигару), Юрий Зискинд, Валя Синица в строгом костюме, Анатолий Андреевич, Малюта, Иерихонский, начплана Документгура, сам комендант, военпред Волков.
Несколько позже, когда разговорились, вошел — через внутреннюю дверь, со стороны зоны — кудлатый рослый Миша Панкратов. На него не обратили внимания. Только Толюн удивленно поднял брови.
…Совещание было долгим и сумбурным; выделим мы из него лишь важное для дальнейшего повествования. Наиболее значимо было разбирательство о том, что Бор Борыч, попыхивая сигарой, авторитетно определил как Явления Последействия — после Шаротряса то есть. Релаксация объема НПВ, взбудораженного этим событием. С выпячиваниями НПВ и звуками. Они наблюдались всю ночь.
И потом еще кадровые дела. Самые увлекательные.
— Но почему Шаротряс-то произошел? — наседали отцы города.
(Замечательно то, что главного о Шаре, что в нем Меняющаяся Вселенная, ни они, ни другие за пределами НИИ, включая и ученый мир, не знали. И в самом Институте большинство людей тоже. Дело было не только и не столько в запрете Пеца — в натуре каждого человека. Даже вот Ястребов Герман Иваныч, который на крыше башни дневал и ночевал, сам аппаратуру для исследования МВ делал… а вот не воспринимал. И Бор Борыч Мендельзон, можно сказать, «ученый в законе», хоть и знал, но — не признавал.
Здесь был интеллектуальный водораздел. «Могий вместить да вместит». И оказалось, что большинство не смогли. Не вмещалось. Даже если и знали фактику, воспринимали как-то так — приземленно, под свой размер: вот есть кинотеатр «Космос», пивная «Спутник», гостиница «Галактика»… ну и в Шаре что-то в этом роде. Вселенная в кавычках. Игрушечная. Даже то, что из этой «игрушечной» чуть не вырвалась звезда, коя испепелила бы все и вся, не прочистило мозги.)