— Батюшка-барин, батюшка-барин!
— Не оставь… не оставь людишек твоих…
— Милости просим, милости…
Руку старика, полусогнутую в локте, кто-то приподнял, выпрямил, чтоб виднее было бумагу, а потом и самого старика подхватили на руки.
Кто-то из свиты выхватил жалобу из рук старика.
В том же порядке, с верховыми, освобождавшими дорогу, растянувшиеся цепочкой экипажи помчались на следующий завод.
Толпа постояла еще некоторое время перед господским домом и, разочарованная, начала растекаться по улицам и дворам.
Вечером поселок пьяно шумел.
Говорили, что деньги на это веселье подарил владелец завода.
Митя в тот день думал: «Как же так, это его завод, а он на него даже не взглянул?»
Вокруг Висима на все четыре стороны раскинулась тайга. Она вздымается по горам, спускается в глубокие распадки, и нет ей конца и края. Редкие селения стоят в самой глуши лесов. Селения эти — как оазисы в пустыне. Только здесь их окружают непроходимые дебри, в которых так же легко потеряться, как в раскаленных песках пустыни. Леса прорезаны быстрыми и чистыми речками, сбегающими по западным и восточным отрогам. Ведь Висим стоит почти на самом водоразделе, и дом Маминых окнами одной стороны выходит в Европу, а другой в Азию. Это все мир детства Мити. Он остается в памяти на всю жизнь.
Осень, которая сменяет короткое уральское лето, приходит рано. Хвойные леса стоят тихие, тускнеют, только наливаются синевой вершины сосен и кедрачей. Зато ярко начинают полыхать на вырубках березы и осины, пламенеть рябинники. Частые туманы белесой дымкой гасят на время это многоцветье, а рассеявшись, сгинув, словно омыв лес, оставляют его еще ярче переливаться от изумрудно-зеленого, малахитового до рубиново-багряного.
Но и осень в этих местах держится недолго, уступая место продолжительной и крутой зиме с крепкими морозами, вьюгами, которые переметают все пути и дороги. Деревья стоят стылые, опушенные густым куржаком, снега засыпают по самые крыши черные домишки Висима. Он кажется в такую пору отрезанным от всего мира.
И горы, горы вокруг. Самая близкая — Пугина гора. За нею островерхой шапкой поднимается Шульпиха, вправо от нее — Седло, еще правее — Осиновая. Дальше идут: Мохнатенькая, Билимбаиха, Три шайтана, Кирюшкин пригорок, Старик-камень, Соловьева гора, Белая гора. Среди них выделяется вершина Голого камня. Если подняться на нее, то можно увидеть Черноисточинск, Висимо-Уткинск и еще множество поселков.
Пришла пора решать будущее сыновей, определять их жизненный путь. Николаю уже шел четырнадцатый год, Дмитрию — двенадцатый.
Каким должно быть их образование?
Только не духовное. В этом родители сходились. Не жить же сыновьям так, как живет сам Наркис Матвеевич. Сыновья должны получить широкое и свободное образование, стать по-настоящему полезными для общества людьми. Бурса дает слишком мало знаний, к тому же многих калечит нравственно и физически.
Значит, гимназия в Екатеринбурге. Потом одно из высших, смотря по наклонностям и способностям, учебных заведений в Москве или Санкт-Петербурге.
Но хватит ли средств на содержание двух сыновей в уездном Екатеринбурге?
Директор екатеринбургской гимназии Крупенин, заезжавший в Висим инспектировать школу, поразившийся высокому уровню знаний учеников, обещал Наркису Матвеевичу, учитывая его заслуги в народном образовании, содействовать в освобождении его детей от платы за обучение в гимназии. Правда, все равно предстояли немалые расходы: квартира, питание, покупка учебников, одежда. Но с этим они как-нибудь справятся. Разве родители не обязаны сделать все возможное для лучшего будущего своих детей?
Николай к этому времени вытянулся, выглядел старше своих лет, у него ломался голос. А Митя часто похварывал. Может, потому и характеры у братьев разные. Николай непоседа, вечно у него какие-нибудь дела в поселке, а Митя тише, спокойнее; чаще, чем брат, сидит за книгами. По характеру он мягче, ближе к родителям.
Лето шло особенно грозовое, с сильными ливневыми дождями, частыми грозами. Вода переполняла речушки, низины стояли затопленные и до самого покоса оставались непроходимыми.
Наркис Матвеевич усиленно готовил сыновей к вступительным экзаменам в гимназию, как вдруг из Екатеринбурга пришло неожиданное сообщение, что Крупенин переведен в другое место. Больше покровителей у Маминых в Екатеринбурге не было. Плата же за обучение по тридцать рублей за каждого была непосильна, почти треть годового дохода семьи.
А тут еще и от духовного начальства поступило решительное возражение против светского образования сыновей священника и предостережение, что в случае смерти кормильца семья будет лишена какой-либо помощи из епархии и права на казенное содержание детей в духовном училище.