— А как быть с моим отсутствием в Кияре? Не насторожит ли мое отсутствие готов. Надо полагать, что и у Германареха, как ни прискорб-но об этом говорить, тут имеются уши и глаза…
В последней фразе князя было не только утверждение своего пред-положения, но и вопрос к брату. Тот понял и ответил:
— Я кое-какие меры в этом плане предпринял: некоторых согляда-таев на чистую воду вывел и к праотцам отправил. Но утверждать, что готских послухов не осталось совсем — не возьмусь. Это семя крапивное живуче. Но ведь можно что-то придумать, чтобы сбить возможных при-спешников Германареха со следа. Например, ты разгневался на своих советников, заперся в покоях и никого видеть не желаешь, — нашелся Злат. — Ведь может такое быть?
— Может… но как-то раньше не случалось.
— То раньше, а теперь… Ведь все когда-то вновь бывает.
— Гнев — хорошо, — не согласился с братом Бус, — но лучше, на мой взгляд, моя поездка в Белую Вежу за помощью. Тут и ко лжи прибегать нет причины, и скрытничать не надо будет. Ведь вполне естественно, что я за помощью обратился?
— Естественно.
— Тогда начнем готовиться… с соблюдением мер предосторожно-сти. Заводных коней заранее на путь следования вывести надо. По три на каждого всадника.
— Я распоряжусь.
— Вот и славно.
В этот же день воеводы как обычно проводили учения и трениров-ки, а русколанский князь покинул град свой под охраной двух легко-вооруженных сотен личной охраны. Его советники, оставшиеся в Кияре, пустили слух, что Бус ушел в Белую Вежу за дополнительной воинской помощью.
«Конечно, не ко времени князь покинул град, — шептались киярцы между собой, — да ведь не надолго. А с другой стороны — новые воины нам не помешают. Лишних воев никогда не бывает».
Никакого подозрения отъезд Буса с малой дружиной ни у кого не вызвал, даже такой факт, что среди дружинников появился новый гри-день-проводник, остался незаметным: мало ли у князя гридней…
Германарех давно проснулся, но вставать с нагретой за ночь посте-ли не хотелось. Да и рано было, рассвет только-только начал одолевать ночной сумрак, просачиваясь в плотно закрытые полы занавеса шатра. Тишина стояла первозданная. Ночные птицы и звери, намаявшись за ночь, тихо укладывались на отдых, дневные еще не проснулись и не огласили лес и его окрестности звонким щебетаньем и урчанием. Гер-манарех лежал, прижмурив глаза, на львиной шкуре, прикрытой шелко-вой простыней, между двух обнаженных наложниц — семнадцатилетней словенской княжной Милославой, стройной золотоволосой и румяно-щекой, разметавшей во сне свои волосы и точеные руки по подушке, раздобытой для него прибившимся к готам русколанским изгоем по прозвищу Атаман — мстительным и безжалостным к сородичам стари-ком, и шестнадцатилетней пышногрудой и пышнотелой Мартой — доче-рью вестготского ярла Алдониза, попавшего в немилость за резкость суждений и поступков. Молодые наложницы сладко посапывала во сне.
«Хороши куколки, — вяло подумал король готов о своих наложни-цах, — жаль убивать будет, когда натешусь… А убить придется, чтобы не повторилось позорное дело с русколанской княжной Лебедью — Сун-хильдой и родным сыном. Да, убить придется, хотя и жаль… красивые. — Подумав так, тут же одернул себя за случайный порыв сентименталь-ности. — Видать, старею, раз о жалости к наложницам вспомнил. Раньше такого не было. Не то, что чужих недочеловеков (хотя бы и с прекрас-ными юными телами) не жалел, о своих собственных детях не думал».
Но тут мысли короля переключились на другое: то ли послышался на самом деле, то ли причудился далекий конский топот и звон оружия. Германарех насторожился, даже дышать перестал, прислушиваясь. Но как не напрягал свой слух, больше ничего не услышал. «По-видимому, почудилось, — успокаиваясь и расслабляясь, решил он. — Кому вздумает-ся в такую рань в такую глушь скакать. Разве князю Бусу, — усмехнулся он про себя, — тот, возможно, пожелал бы нанести мне неожиданный визит, но он далеко. Небось, дрожит в своем граде от страха. Ну и пусть дрожит… Скоро отдрожится…».
Размышления Германареха вновь были прерваны. На этот раз от-четливым стрекотом сороки.
«Вот и рассвет пришел, раз сорока-стрекотуха проснулась, — ше-вельнулась мысль в поседевшей от многих и довольно бурных лет голо-ве короля готов. — Извещает стрекотом лесной народ о начале нового дня… Пора и самому вставать».