Года три назад, осенью, после уборки с полей жита, он водил своих воев, набранных как в граде, так и в его окрестностях из ремесленного люда, в поход на кочевников, просочившихся в пределы Русколани. По-ход тот был организован русколанским князем Дажиным, заславшим к Куру гонцов с призывом на участие в общей славянской борьбе с врага-ми, посягающими на Землю Русскую. Князь Кур не был в вассальном подчинении русколанского князя, был независим, сам себе голова, и мог отклонить просьбу Дажина, но не отклонил, а принял, поблагодарив послов, а через них и князя Русколани, от имени всех курян за оказан-ную честь. Тогда куряне, придерживаясь традиций отцов и дедов, тяже-лых броней с собой не брали, уповая на удаль свою да на Перуна, и вы-глядели довольно легкомысленно на фоне кольчужных воев из дружин не только князя Дажина, но и иных. Поход был удачным, почти все кур-ские воины возвратились домой. И не только возвратились подобру-поздорову, но и добычу, какую никакую, с собой привезли. Казалось бы, радоваться такому исходу дела надо, но Кур особой радости не про-являл. Пока находился в походе, всячески отговаривался по поводу лег-кой защиты своих воинов, отшучивался. Однако чужой опыт в воору-жении воев на ус мотал. Когда же восвояси возвратился, то учел урок и стал понемногу одевать в кольчужную бронь своих ближайших воев да и горожан постоянно подталкивал к тому, чтобы обзаводились панци-рями, кольчугами и шеломами. Те поначалу противились, мол, и тяже-ло, и неловко, и тяготно… Но потом, когда увидели первые десятки во-ев в полном вооружении, в железных кольчужных бронях, в светлых остроконечных шлемах, при мечах и копьях — глаза задором полыхнули, сами наперегонки друг против друга о вооружении таком думать стали. И про тягость семейную забыли.
Почесывая пятерней волосатую грудь, Кур выбрался из-под мед-вежьей шкуры, служившей ему и его супруге одеялом. Присел на край постели, пытаясь привыкнуть к темноте и прохладе: как не топили печь в соседней комнате, к утру от былого тепла оставались одни воспоми-нания, вместе с дымом тепло уходило в специальное отверстие, проде-ланное в стене под потолком. В полутьме, так как свет почти не прони-кал через маленькие окошки, затянутые бычьим пузырем, натянул на себя теплые, сшитые из толстого сукна портки. Ногами отыскал на зем-ляном полу сбитые из овечьей шерсти постопы, теплую просторную обувь, с коротким голенищем, обул на босы ноги. Встал и скорым ша-гом направился в сени.
— Куда ты, Кур, сладкий мой петушок? — зевнув, потянулась на по-стели белотелая супруга, не открывая глаз.
— На кудыкину гору, — огрызнулся беспричинно, по-видимому, от холода, открывая дверь в сени. — Спи. Не твоего ума это дело. — И как был в одной нательной рубахе, так и нырнул в темные сени, не набра-сывая на плечи шубы, мягкой горой свисавшей с железного крюка, вби-того рядом с дверью.
Княгиня Яровита была женщиной тихой и доброй, а ещё и покла-дистой. Мужу ни в чем не перечила, за что была уважаема и любима им. Просто сегодня, в неудачный момент, по-видимому, со сна, стала «ку-дыкать», что, известно, является плохой приметой. Вот и получила со-ответствующую моменту отповедь.
Поеживаясь от холода, проскочил на ощупь и по памяти сени, от-крыл двери и оказался на крыльце, припорошенном ночным снежком, хотя к утру поземка прекратилась. Опрометью метнулся за угол хлева — только поскрипывало и похрустывало под подошвами постопов. Стал справлять малую нужду.
Утро только занималось. Безоблачный восход розовел, ожидая по-явления солнца. Небольшой морозец говорил о том, что день будет ти-хий и ясный. Над многими избами городища вились дымки, явно указы-вавшие на то, что хозяйки уже встали и стряпают у печей, приготавли-вая пищу. По всей округе горланили петухи, напоминая нерадивым хо-зяевам, что день уже начался, и пора вставать из теплых постелей.