В толпе засмеялись. Обстановка разрядилась. Стали расходиться по домам. Некоторые же, вняв совету старого жреца, стали осторожно заглядывать в кузницу и узрели, как над горном был сооружен из жести и глины непонятный раструб, заканчивающийся глиняной трубой, в который уходил дым и чад.
— И ничего-то тут непотребного нет, даже дышится намного легче, чем ранее, — восхищались смельчаки. — Вот бы дома чудо такое соору-дить, а то от дыма дышать порой бывает невозможно…
— Всему свое время, — степенно отвечал Коваль, — всему свое вре-мя.
Действительно, всему свое время. Время разбрасывать камни и время их собирать.
Сотнями лет люди, населявшие долины реки Семи, жили в земля-ных ямах, в землянках, наподобие зверей лесных, волков и барсуков. Но однажды приспело время, и они выстроили себе из стволов срубленных ими деревьев избы-полуземлянки, в которых можно было уже ходить не сгибаясь, в полный рост.
Прав мудрый кузнец Коваль: «Всему свое время»!
Всему свое время…
Посудачили, посудачили горожане о необычном творении кузнеца Коваля, да и забыли. Других дел хватало в связи с предстоящим строи-тельством крепости. Горожане забыли, но не забыл князь. Ждал случая, чтобы напомнить.
КУРСКОЙ КРЕПОСТИ БЫТЬ!
Почти всю зиму — время, называемое в народе волчьим временем за злые холода, вьюги и метели, в окрестных дубравах валили лес: дуб и сосну, клен и ель — и свозили подготовленные бревна на торжище. Там еще раз, более дотошно, сортировали, определяя, что куда сгодится, чтобы с началом строительных работ меньше было ненужной мороки.
Приспел срок — и этот урок был сделан.
Ткачей, гончаров, кожевников, охотников и мастеров иных ремес-ленных промыслов, не имеющих навыков плотницкого дела, с разреше-ния князя от урочных работ освободили. До весны. И они стали навер-стывать свое, упущенное за время рубки леса.
Освободился от общественного тягла и молодой охотник Бродич. Душа требовала свое: охотничье, скитальческое. И не только душа, но и пара охотничьих собак: молодой кобель Налет, рослый, с развитой сильной грудью, крутым лбом и мощными челюстями, дымчатого окра-са, способный в одиночку справиться с волком, и сучка Жучка, такого же окраса, на уже довольно старая, не раз щенившаяся крепкими и веч-но голодными щенятами. Несмотря на свой возраст, Жучка продолжала задавать тон в поисках добычи, никогда не теряя раз взятого ею следа. Пока он лес по приказу князя валил, обе собаки находились под при-смотром Купавы, которая подкармливала их, так как самому Бродичу кормить их было некогда — от темна и до темна на лесоповале.
— Бродич, — говорила Купава, — а собаки-то, словно люди. Глаза — умные, умные. И все понимают. Жаль, не говорят…
— Само собой. Собаки же, не кошки там какие-то, — небрежно ото-звался о кошках Бродич, так как никогда в доме Весты кошек не быва-ло, как у Купавы ранее не было собак.
— Ты вот уходишь, — продолжала Купава, — они грустят. По глазам видно… да и скулят… Появляешься — лают весело, хвостами машут. Еще издали твой приход домой чувствуют, тебя еще не видать, а они уже радостно голос подают… Я приметила.
— А ты сама радуешься, грустишь? — спросил, обнимая за плечи женщину, Бродич.
— И грущу, и радуюсь! — не смутилась вдова, лишь в лицо ей при-лила кровь, и оно покрылось румянцем. — Пусти! — Освобождалась из объятий Купава. — Осталось немного ждать. Тогда обнимай, сколько хочешь. Только боюсь, что устанешь быстро обнимать-то… Как все мужчины…
— Не устану, — искренне заверял Бродич, не в силах оторвать жад-ных глаз от ладной фигуры женщины.
— Все так поначалу говорят, — улыбнулась печально и всепони-мающе Купава.
Она-то, не только на собственном опыте, но и на уровне генетиче-ской памяти, знала, как быстро мужчины забывают ласковые слова для жен, как редко обнимают их, даря ласку и любовь.
— Тягостно, — жаловался охотник, но с ласками к Купаве уже не лез, блюдя закон.
Быстро ужинал — Купава как бы по-соседски заботу в том имела, приготавливая пищу и поддерживая огонь в очаге его избушки, и за это ее никто осудить не мог, ибо того требовали древние законы славянско-го рода. Оказание помощи соседу, ближнему считалось священным де-лом, и тут ничего зазорного не было. Наоборот, если в помощи отказы-валось кем-то, то таких людей сородичи презирали и изгоняли прочь. Паршивой овце не место в добром стаде!
Потом Купава уходила к себе, а он ложился на скрипучую лавку, забравшись под шубы, спать. Дневная усталость вмиг возвращалась, опутывая тело и душу, выгоняя напрочь все мысли — и он засыпал, ог-лашая избушку богатырским храпом. Иногда снилась Купава, и он улы-бался во сне. Но этой улыбки никто не видел, даже его собаки, чутко дремавшие на полу у теплой печи, ибо в присутствии хозяина они дру-гих владык над собой, пусть и кормивших их, и ласкавших в отсутствии его, не признавали. Они могли весь день крутиться возле Купавы, доб-рожелательно повиливать хвостом в ожидании куска мяса или косточки, но стоило появиться на пороге Бродичу — и Купавы для них уже не су-ществовало.