— Я тебя предал… И себя предал… — говорит он. — Я ненавижу себя…
— Димка! — Снова вопрошаю я. — Да что ты говоришь? Что значит предал?
Я даже пугаюсь его слов, но он обрывает разговор.
— Ничего не значит, — отрезает он. — Забудь. Проехали.
И я понимаю: он в самом деле догадывается, что я трахался с кем-то, пока был в Москве. Мне так паршиво становится. Как же, неужели он так сильно меня любит, что всё чувствует? Я поверить не могу. У меня даже голова начинает кружиться. И хочется всё-всё рассказать. Хочется просить прощения за этого Мишу, за эту минуту слабости. Хочется, чтобы Димка понял и простил, и чтобы такого никогда больше не было.
— Дим, — очень серьёзно говорю я, — давай по-честному, что за предательство? О чём ты говоришь?
— Ни о чём, — отвечает он, — забудь.
— Скажи! — Настаиваю. — О чём ты думаешь? Что тебя беспокоит?
Так хочется его вывести на разговор. Я уже готов признаться ему и просить прощения. Дима, не надо было начинать этого спектакля с предательством. Это выглядит глупо. Мог бы напрямую сказать, что чувствуешь. Мог бы просто спросить, не изменял ли я тебе, и я бы сознался. Да, я гондон, поддался на понт этого Миши, проявил слабость… Но ведь я же люблю Димку, по-настоящему люблю. Значит, он поймёт. Вот сейчас скажу ему, а потом буду просить прощения. Я уже готов открыть рот, но Сорокин опережает меня.
— Был один парень, — запинаясь начинает он.
Вот так заявление — моментально проносится у меня в голове. Парень? Да ещё так несмело? Неужели Димка мне изменил! Но я не злюсь на него, конечно — у самого рыльце в пушку. Просто… Да я почти даже восхищён Сорокиным. Но где он взял этого парня?
— Я не думал, что так получится, — Димка аж трястись начинает как будто от холода.
— Да не бойся ты! Рассказывай уже!
— Погоди! Не перебивай!
И Сорокин рассказывает. Он рассказывает мне всю эту отвратительную историю с избиением парня. Не какого-то пацана с улицы или гопника, нарвавшегося на пьяных дружков Димы, а про такого же как мы, гомосексуального подростка, который осмелился согласиться на свидание с таким же как он. Димке трудно говорить об этом. Но он продолжает, и я узнаю, как они подошли, как окликнули, как начали сыпать оскорблениями, а потом бить. Ногами, все вместе. А потом и Димка. Он ударил. Не раз и не два. Меня начинает заполнять гнев. Лучше бы Сорокин изменил мне. Честное слово, хоть пять раз бы изменил — мне было бы всё равно. Я бы понял, но это… Он же сам такой, он же сам не знает, куда засунуть свой пидорский член, чтобы не спалиться… Он же сам вот так же меня вытащил когда-то на свидание… Я сжимаю зубы от злости.
— И меня бы смог так подставить? — Бросаю я.
— Нет, Артём, — тут же начинает оправдываться Дима. — Ты это другое дело… Мне самому хреново, но не мог же я…
— Что не мог? — Срываюсь я на крик и вскакиваю. — Тебе твои дружки мудаки завтра скажут, ты и меня бить будешь. Ногами, да?
— Артём… — пытается вставить что-то Димка, но мне уже наплевать на его оправдания.
— Я не ожидал, что ты такой, — говорю.
— Да какой?
— Трус и двуличный лицемер!
— Да послушай…
— Не прикасайся ко мне! Отвали! — Я сильно бью Сорокина по лицу. — Предатель!
— Прости меня! — Продолжает умолять он.
— Ты как был гопником, так и останешься!
Я быстро ухожу с крыши. Спускаюсь по железной лестнице, спрыгиваю на бетонный пол подъезда. Я нажимаю кнопку лифта, и тот срывается с места где-то очень далеко. Димка прыгает за мной, и я спешу спуститься пешком. Не хочу говорить с Сорокиным. Больше никогда не хочу. Я не ожидал такого. Никак не ожидал. Как же он мог… Не хочу его больше знать. Хочется вернуться и ещё раз вмазать Сорокину. Неужели он и меня бы мог подставить из страха быть раскрытым в компании своих друзей… Я выбегаю из подъезда в сумеречный город и бегу вдоль домов. Я сворачиваю за угол, пробегаю ещё несколько метров, огибаю дом и там останавливаюсь. Димка отстал и не найдёт меня. Я облокачиваюсь о стену и тяжело дышу, выпуская изо рта порции зимнего пара.