— Ты чо! — Серёга толкает меня. — Среди моих друзей пидоров нет! А если б и оказался, убил бы извращенца. А ты чо это спрашиваешь?
— Да ничо, ничо, — отвечаю я, стараясь поскорее замять тему. — Забей!
— Ты, надеюсь, с такими уродами не общаешься?
— Нет, не общаюсь. Не волнуйся.
— Смотри мне! — Угрожающе говорит брат и уходит.
А я только думаю: хоть бы Артём серьёзно всё воспринял и удалил этот свой профиль с сайта.
Вечером я остаюсь дома. Мне не хочется никуда идти, не хочется видеть Влада и Пашка. Мне, если честно, хочется просто тихо и быстро сдохнуть, но приходится составлять компанию маме и смотреть дурацкий телек. А там как по заказу опять какие-то идиоты в каком-то ток-шоу обсуждают, как геи развращают нашу невинную молодежь. И какая-то толстая баба со слезами на глазах рассказывает про своего сына, который «стал геем» после того как попал в «плохую компанию». Меня прямо на куски разрывает, а мама всё охает и ахает, всё причитает, всё говорит, какие же эти гомики негодяи, преступники и больные уроды. Спасибо, мама, такие нужные слова, такие вселяющие надежду. Твой сын педик, да. Грязный извращенец, больной преступник и моральный урод. И знаешь, мама, меня ведь никто не развращал, никто вообще никогда не говорил со мной о сексе. Никто не говорил — уж тем более — об однополом сексе. У меня, милая мама, и родной брат фашист. У меня, по вашему, и шансов-то быть не могло где-то эту гомосексуальную заразу подцепить… А вот оно как вышло, мама. Но ты никогда не узнаешь. Мне хочется встать перед ней сейчас и рассказать. Хочется признаться, кто я. Хочется увидеть её глаза, услышать, скажет ли она, какое я дерьмо, глядя мне в лицо, плюнет ли, выгонит ли из дома… Но я никогда не скажу тебе, мама. Никогда. Я закусываю губу, стискиваю зубы и молчу. Я думаю об Артёме и том, какой же я трус. Я думаю о том парне, которого бил вместе со всеми. Я могу очень легко оказаться на его месте. А на моём тогда окажется мой родной брат. Только его не будет потом так мучить совесть, у него не будет щемить сердце. Он же всё сделает правильно — избавит мир от мусора. Мне снова хочется умереть. Теперь так сильно, как никогда раньше. Я ухожу в свою комнату, не говоря ни слова, и всю ночь притворяюсь спящим.
На следующий день я не иду в школу. Я забираюсь на крышу, сижу там несколько часов, а потом решаюсь снова позвонить Артёму. Если я и хочу чего-то больше, чем умереть, то оказаться снова рядом с ним, почувствовать, как он обнимает меня, почувствовать его поцелуй на своих губах…
— Привет, — тихо говорю я, удивлённый, что он вообще ответил на мой звонок.
— Привет, — сухо отвечает он.
— Ты чо в школу не пришёл?
— Не чокай! — Отрезает он. — Сто раз говорил!
— Прости.
— Что за фигня с моим профилем на сайте?
— Ты удалил?
— Да.
— Слава Богу.
— Что за фигня?
— Артём, прости меня…
В трубке повисает тишина. Такая напряжённая, что перепонка у меня вот-вот лопнет.
— Прости меня… — Повторяю. — За того парня… Я трус, но я тебя люблю…
— Так что за история с сайтом? Что за срочность? — Левин как будто не слышит меня.
— Ты можешь приехать? — Спрашиваю я.
— Зачем?
— Я расскажу.
— О чём?
— О сайте и вообще, обо всем…
— Где ты?
— На крыше.
— Сейчас приеду. Жди меня.
И он приезжает. Минут через двадцать. Я как раз докуриваю последнюю сигарету. Она тлеет в моих замёрзших от холодного ветра пальцах. Я слышу скрип открывающейся двери, которая ведёт на крышу, оборачиваюсь и вижу Артёма. Он кутается в воротник куртки и дрожит от холода.
— Ты что опять без шапки? — Спрашиваю я, когда подхожу к нему.
Левин только морщится, пожимает плечами и засовывает руки в карманы.
— Сигареты есть? — Спрашиваю я.
Он достает из кармана ещё не начатую пачку «Парламента», открывает и протягивает мне. Мы садимся и курим сначала молча.
— Прости меня, — прерываю тишину я, — за того парня и вообще… Я не должен был…
— Ладно, — обрывает Артём. — Проехали. Забудь. Ты меня тоже прости. Не надо было так реагировать. — Он молчит некоторое время, докуривает, потом поворачивается и смотрит мне прямо в глаза. — У меня же никого нет, кроме тебя. Понимаешь, вообще никого!
— Да ладно… — машу я рукой.
Я думаю, что Левин уж сильно переигрывает. Перегибает — это точно. У него и друзья есть, которые в теме, и родители знают и поддерживают, у него есть это его фигурное катание.