Я много думал обо всей ненависти, которая обрушивается на нас. Откуда это в людях? Откуда это в таких же подростках как я? Я думал, анализировал и, кажется, понял кое-что. Ведь никто из них, по сути, ничего не знает о гомосексуальности. Никто не читал литературу, научных исследований, компетентных мнений. Мои одноклассники, для них если ты модно одеваешься и следишь за собой, ты уже педик. Если ты грамотно говоришь, не шатаешься по подъездам, не пьёшь дешёвое пойло и занимаешься фигурным катанием, ты стоишь на одной ступени с геями. То, что о моей ориентации узнали, только открыло им ворота, просто дало зелёный свет, который позволяет не оглядываться на совесть. Они не знают и поэтому, наверное, тоже боятся. Им льют в головы всё это отвратительное дерьмо с экранов телевизоров, из газет и интернета. Им внушают, что геи — это главная опасность, и они, конечно, защищаются. А лучшая защита — это нападение. Сами подростки мало что понимают, но взрослые, депутаты, журналисты, лидеры, они просто внушают всем эту ненависть. Заставляют людей убивать друг друга. Когда они подписывают очередной закон, закрывают клуб или устраивают демонстрацию, им ведь на самом деле нет никакого дела, сколько семей это разрушит, сколько подростков это убьёт по всей стране. Они просто играют в какую-то свою игру. И все эти Влады Каримовы, Паши, Васи и Оли Волгины — просто пешки для них, огромная армия, которой можно управлять. Им просто надо сказать «фас» и показать кого-то, кого можно убивать. Убивать без оглядки на совесть, почти законно. А мы… Мы так и стоим перед ними, совершенно не защищённые, открытые. И везёт лишь тем, кто сумел хорошенько спрятаться.
Я думаю об Оле Волгиной. Я слышал, что она сломала ногу и попала в больницу. Кажется, какой-то сложный перелом. Она, наверное, страшно переживает. Ей, наверное, жутко тяжело. Я думаю, надо будет сходить навестить её. Пусть она оказалась настоящей сукой и слила меня — переживу. Я понял, что главное — не становиться таким же. Главное — оставаться собой. А сукой и дрянью я, надеюсь, никогда не был, и мне по-человечески жаль Волгину. Поэтому я обязательно куплю каких-нибудь цветов и пойду к ней. Не для того, чтобы сделать ей приятное и помириться, хотя я с ней и не ссорился — для себя. Потому что мне этого хочется. Потому что я считаю, что люди должны поступать именно так. Потому что нас связывает с Олей не один год совместных тренировок, волнений, поражений и побед. Потому что благодаря ей у меня теперь готовая дорога в Америку, у меня стипендия в хорошем колледже, у меня светится впереди будущее. Пройдёт весна, закончится школа и наступит новая жизнь. Жизнь, в которой, я надеюсь, будет гораздо меньше страха.
Ненависть разрушает. Гнев разрушает. Злость отравляет жизнь. Всё это портит нервы и не даёт смотреть вперёд. Поэтому я не хочу ненавидеть. Я не хочу становиться таким же как большинство моих одноклассников. Я не хочу становиться таким же как Андрей, который не доверяет никому и от каждого знакомства ждёт удара в спину. Кто знает, как бы сложилась моя жизнь, если бы тогда я послушал его и не приехал на крышу к Димке. Возможно, я никогда бы себе этого не простил. Трусость убивает в нас человека. Трусость заставляет нас быть жестокими и несчастными. Я не хочу этого. Я не буду больше бояться. Я сейчас встречусь с Димой, обниму ему, расскажу о своих мыслях, потом мы будем долго гулять, я возьму его за руку. Я скажу ему, что он может пожить у меня, если хочет. Я объясню всё родителям. Они поймут. Мне хочется верить.
Я иду, щурясь от солнца, думая обо всём этом. Я так погружён в свои мысли, что не замечаю, как меня окружают пятеро парней. Я останавливаюсь, когда они уже обступили меня со всех сторон. Я не знаю их. Я не представляю, что им может быть от меня нужно…
Глава 26. Дима
Следующие два дня проходят очень тихо. Старший брат дома появляется только чтобы пожрать и переодеться. Мать занята руганью с отчимом. В понедельник в школе классная объявляет, что Артём Левин умер. Так и говорит, «умер», без каких-либо комментариев — только дежурные слова скорби и соболезнования родным. И после этого все молчат. Учителя, ученики, мои смелые и ещё на прошлой неделе такие разговорчивые товарищи, — все молчат. Как будто и не было никакого Артёма Левина. Как будто он никогда не учился в нашем классе. Как будто я его выдумал. Тишина разрывает мне сердце. Даже объяснения учителя и монотонные ответы учеников, даже громкие звонки с урока и гул перемены не могут заглушить тишину, которая звенит у меня в голове. Я ни с кем не разговариваю, хотя периодически Пашок или Влад толкают меня в плечо. Но я не слышу их. Не хочу слышать. Моя тишина вдруг становится мне очень дорога. Она — единственное, что напоминает мне об Артёме, единственное, что мне от него осталось.