Выбрать главу

— Вы знаете, как погиб Артём Левин? — Спрашиваю я довольно громко и дерзко.

— Что ты говоришь! — Возмущается Полина Сергеевна. — Хватит…

— Вы знаете, как он погиб? — Снова перебиваю я, повышая голос.

— Сорокин! — Строго пытается успокоить меня учитель, — Перестань…

Но поздно. Меня успокаивать теперь поздно. Я всё для себя решил.

— Его убили, — говорю я и поднимаюсь со своего места.

Класс замирает. Полина Сергеевна ошарашена моим заявлением, хотя, конечно же, все всё знали. Все, безусловно, знали про какую-то драку, но никто не употреблял слова «убили».

— Его убили, — повторяю я громче и чётче, почти по слогам, чтобы до этих идиотов дошло. — Забили до смерти. А знаете почему?

Я выхожу и встаю перед всем классом. Я хочу смотреть им в глаза. Я хочу, чтобы они видели — у меня нет страха. Я не боюсь их.

— Потому что он был геем, — продолжаю тем же тоном. — Он был геем и поэтому его убили. Такие же как вы. Вы же мечтали сделать это, — я смотрю в глаза своим друзьям, Владу и Пашку. Они отводят взгляды. — Вы травили его, оскорбляли и фантазировали, как будете убивать. Вы должны быть очень рады.

— Как будто ты сам не травил его… — бросает несмело Катя Сидоренко с первой парты.

— Заткнись! — Обращаюсь я к ней. — Ты видела то, о чём говоришь? Ты хоть раз видела, чтобы я бросил в него что-нибудь или начал ржать, смакуя его изнасилование?

Катя отводит глаза и замолкает.

— Прекрати, Дима! — Делает ещё одну попытку Полина Сергеевна. — Не говори глупостей…

— Заткнитесь! — Грубо обрываю я и продолжаю. — Артёма убили. Я хочу, чтобы вы все это знали и запомнили. Откуда я это знаю? Потому что я тоже гей.

По классу пролетает едва уловимое шушуканье.

— Да, я гей. И мы были с Левиным друзьями. Просто вам нельзя было этого говорить. Теперь вы знаете. Можете и меня убить. Прямо сейчас можете убить меня, как такие же подонки как вы убили Артёма. Подкараульте после уроков и убейте, фашисты сраные! Я не хочу никого из вас больше видеть! Не хочу даже одним воздухом с вами дышать!

Я выхожу из класса, громко хлопнув дверью. Я хлопаю так громко, что дверь едва не слетает с петель. Я ухожу из школы и еду к другу Артёма Андрею.

Андрей открывает дверь и замирает на пороге. Мне кажется, он просто не сразу узнаёт меня.

— Дима? — Как-то неуверенно произносит он.

— Да, привет, — отвечаю я. — Можно войти?

Он кивает. Я прохожу и рассказываю ему, что только что сделал.

— Смело, — грустно произносит он.

Мы выпиваем коньяка и потом долго разговариваем, сидя на кухне.

— Я очень любил Артёма, — говорит Андрей. — Как друга. Он был таким хорошим, таким светлым парнем…

— Да, — перебиваю я, — он был самым лучшим.

— Что собираешься делать теперь? — Спрашивает Андрей.

— Не знаю. В школу больше не вернусь. Мне теперь там точно делать нечего.

— А дома?

— Дома брат-урод… — я задумываюсь на минуту и принимаю решение. — Хотел записку им написать, но сейчас думаю, скажу всё в глаза и уйду. Пусть подавятся своей ненавистью.

— Не боишься?

— Уже нет.

Я и правда уже ничего не боюсь. Самое страшное, что я мог представить за последние несколько месяцев — это потерять Артёма. Самое страшное случилось. Я понимаю, что мне больше нечего бояться.

— И куда ты потом? — Спрашивает Андрей. — Тебе есть куда пойти? Можешь у меня пожить сколько хочешь.

— Нет, спасибо.

— Куда же ты пойдёшь?

— Не знаю, — говорю. — В Москву поеду… Или куда-нибудь, куда денег хватит. Мои всё равно если и будут меня искать, то только чтобы убить. Уеду, а там посмотрим, может, сдохну как бомж на вокзале…

— Не говори так!

— Да ладно! — Я усмехаюсь и делаю очередной глоток коньяка. — Самое худшее уже случилось. У Артёма впереди была карьера, будущее… А моя жизнь ни хрена не стоит. Я и не умею ничего.

Мы выпиваем ещё молча, потом сидим, смотрим в окно, вспоминаем, каким был Левин. Потом, уже вечером, я ухожу.

Дома меня встречает как всегда подвыпивший отчим, раздражённая мама и старший брат, который смотрит на меня и радуется. Идиот, он совершенно ничего не понимает.

— О, наконец-то за ум взялся! — Говорит он, имея в виду, наверное, мою новую стрижку и высокие ботинки. — Наш теперь? Хватит со своими балбесами по турникам сидеть…