Лейтенанту почему-то стало обидно, что не видел — и даже не знает — Шаронов, как они брали в кустах того нарушителя. Ему захотелось, чтобы Вадим Петрович разглядел в нем профессионала, мастера своего дела — тоже сложного, непростого, требующего вдохновения, порыва…
«Ишь ты — «озарение» к нему пришло, — завистливо думал Климов, вспоминая рассказ Шаронова. — А ты смекнул бы, как того гада из чащи выкурить? Дай тебе волю — сунул бы ребятишек под пули… Для тебя ведь народ — дрянь. Главное, доложить о победе…»
И, поймав себя на дурной мысли, лейтенант до конца осознал, что все-таки уважает Шаронова — сильный он мужик, волевой.
Послышался приглушенный говор, из мрака выплыл одинокий огонек папиросы. «Идут!» — обрадовался Климов. Он включил фонарик. Впереди с непокрытой головой шествовал Шаронов, за ним вразнобой топали его «богатыри»; Петя Никишин как всегда хохмил — задирал Тужикова.
В нескольких шагах от лейтенанта вся компания остановилась. Вадим Петрович смачно выплюнул окурок, засунув руки в карманы, задиристо спросил:
— Ну что?.. Какие новости?
— Завтра, наверно, прилетит вертолет, — ответил Климов. — Нам поручено охранять место происшествия. Поэтому входить в камеральную палатку — запрещаю.
— Позвольте, у меня там личные вещи, — возмутился Вадим Петрович, но не очень яростно. (Климов понял, что у него отличное настроение — видимо, день принес новые результаты.)
— Одну ночь обойдетесь как-нибудь.
— Вот… чисто армейская логика! — иронично хмыкнул Шаронов. — Между прочим, до вашего прихода я в этой палатке делал все, что мне угодно… И, если бы хотел, мог уничтожить любые следы.
И тут лейтенант не выдержал:
— Вы, между прочим, до моего прихода были под строгим наблюдением, от которого — опять-таки, между прочим — не ушел тот факт, что вы рылись в мешке Мохова и забрали оттуда какой-то документ.
В воздухе повисла напряженная пауза.
— Та-а-ак… — на выдохе, тяжко вымолвил Шаронов. Затем бросил выразительный взгляд на своих подопечных (Тихомиров даже поежился), каким-то чужим, хриплым голосом сказал: — Идите, братцы, ужин готовьте… — И добавил для Климова: — Потом поговорим, Владимир Николаевич, за столом…
9
Если законы диалектики применимы к человеческой психике, к человеческому сознанию, — а это, видимо, так, то можно сказать, что в душе Шаронова произошел качественный скачок. Неожиданно он увидел себя как бы со стороны, глазами этого румяного лейтенанта. Увидел и содрогнулся…
Вадим Петрович попросил у Тихомирова полотенце, мыло, пошел к ручью. Он долго тер руки, пытаясь смыть въевшуюся под кожу грязь — ничего не получалось.
«Запустил, забылся… — мрачно думал Шаронов. — Теперь всю жизнь буду с такими лапами ходить…»
Он вернулся в палатку. На столе уже дымился ужин. В углу, на нарах спокойно посапывал сержант. Его не тревожили ни тусклый свет керосиновой лампы, ни говор людей, ни шум, который сопровождал каждое их действие.
— Позвать лейтенанта? — неуверенно спросил прораб. Шаронов утвердительно кивнул.
Климов вошел, снял фуражку.
— Садитесь, Владимир Николаевич, — сказал Шаронов, потом обратился к Тихомирову: — Доставай, Кириллыч, наше «НЗ». День сегодня хорошо прошел, а завтра, глядишь, всю нашу компанию разгонят, так что беречь не будем.
Прораб хмыкнул, полез под нары, покопался там и вытащил на свет зеленую бутылку. «Спирт», — догадался Климов.
— Вот это дело! — радостно крякнул Никишин. — Да здравствует мудрое руководство!
Тужиков тоже оживился, глаза у него заблестели.
Бесцветная, на внешний вид безобидная жидкость весело полилась в кружки.
— Мне не наливайте… — тихо произнес Климов.
— Вы при исполнении? — хмыкнул Шаронов. — Пей, лейтенант, мы никому не скажем, честно…
— Не в этом дело. Я вообще не пью.
— Не может быть! — удивился Никишин. — Даже вино? Почему?..
— Это долгий разговор…
Тужиков, оттопырив губу, недоверчиво покачал головой.
— Ладно… — спокойно сказал Шаронов. — Отставить. Компания порушилась. И все же я доволен — работали вы, братцы, славно. Спасибо…
Захрустели луком, взяли ложки, стали дружно уплетать все ту же традиционную уху. Климов тоже ел — жадно, с удовольствием.