Да, веселые были времена! Мальчишки играли и вместе с тем делали нужное дело, росли и мужали… Но когда Пашка после школы решил поступать в пограничное училище и пришел к Говорову за советом, Сергей Петрович, прямо скажем, растерялся. Он сам в первые послевоенные годы служил на западной границе. Недобитые националистические банды рыскали тогда в лесах. Отступая, гитлеровцы соорудили для них подземные укрытия, так называемые «схроны». Порой можно было стоять на зеленом бугорке и не подозревать, что под тобой прячется враг. Укрытия имели несколько выходов, множество лабиринтов, в них были запасы продовольствия, оружия, боеприпасов. Однажды, когда группа пограничников штурмовала очередное бандитское гнездо, осколок взорвавшейся гранаты разворотил Говорову плечо, оставив на всю жизнь памятную метку. Той же гранатой двоих его товарищей убило наповал. Случилось это в мае 1948 года, когда вся страна отмечала годовщину Победы. А у них на заставе был траур…
Да, Говоров отлично знал пограничную службу. И первое желание, которое колыхнулось в душе — отговорить! Оставить рядом с собой!.. Пусть будет инженером, учителем — кем угодно… Но потом какая-то сила властно подавила в нем этот порыв: он почувствовал, что Павел уже принял решение… И поэтому все уговоры только оттолкнут его.
— Трудное ремесло выбираешь, — сказал тогда Сергей Петрович.
— Фамильное… — ответил Павел.
— Твой отец не собирался военным становиться. Его война офицером сделала.
— Кому-то и в мирное время нужно… К тому же сколько можно у бабки на шее сидеть?
На том и порешили.
И вот теперь перед ним уже боевой, обстрелянный офицер, но заметил Говоров в его лице какую-то смуту и невольно вспомнил, как блеснули из-под мальчишеской челки Пашкины глаза, и как будто услышал издалека звонкий голос: «Дядя Сережа, дай совет…»
Павел словно уловил его мысли. Улыбнулся, тихо спросил:
— Не забыл нашу дружину, дядя Сережа?
— Ясное дело, — ответил Говоров.
— Встречаешься с «ратниками»?
— Где там… Разлетелись — кто куда. Одного Генку часто вижу. Помнишь, он текст «Изборника чести» сочинял? Теперь Домом культуры заведует.
— Здорово! — обрадовался Павел. — У него, чай, весь Глебовск толчется. Пусть мне невесту подберет. Бабуля меня женить надумала.
Говоров усмехнулся, сказал:
— Сватайся за мою Лизавету. С радостью отдам.
— А она на границу поедет?
— На край света поедет. Сохнет девка… Вырезала твой портрет из газеты.
— Брось, Сергей Петрович. Мы же с ней как брат и сестра.
— Ну, дело хозяйское… — Говоров встал, надел фуражку. — Пойду, я ведь на службе. Заходи в гости, будем рады.
4
«Ах, каким городом стал Глебовск! Большим и замечательным…» — так думал Кондрашов, когда бодрым шагом топал по знакомым улицам и не узнавал их. Старые халупы снесли, и на их месте красовались огромные, как океанские лайнеры, дома. Они сверкали витринами магазинов, кафе, бытовых учреждений…
На конечной остановке толпилось стадо длинных автобусов, каждый из которых состоял из двух вагонов, соединенных резиновой гармошкой. Павел никогда таких не видел. Он внимательно разглядывал странную конструкцию, с удивлением читал на табличках названия новых микрорайонов.
Желтый автобус-гигант, пуская клубы сизого дыма, помчал Кондрашова по широким проспектам и через несколько минут доставил к Дому культуры.
Павел открыл отливающую синевой прозрачную дверь, робко пошел по мягкому ворсу паласа.
В приемной директора, поджав худенькие коленки, сидела юная секретарша. Увидев Кондрашова, она напряглась, натянулась, как струнка, провела пальчиком по тонюсеньким бровям-ниточкам, томно спросила:
— Вам что нужно, молодой человек?
— Молодому человеку нужен пан директор, — улыбаясь, ответил Павел.
— Геннадий Михайлович занят. У вас какое к нему дело: личное или общественное?
— Я являюсь другом его счастливого детства и бурного отрочества, — продолжал балагурить Кондрашов. — Мы не виделись целую вечность, так как я… — он сделал выразительную паузу, — прибыл издалека…