Я вспомнил Большую гурзуфскую скалу, на которой на спор просидел целые сутки. На вершине ее собирались ветры всего побережья. В обед сюда прилетали пряные ароматы борща, к вечеру сизые дымки многочисленных мангалов сливались в один могучий поток ржавого шашлычного запаха… А я сидел на скале с буханкой черного хлеба и утром с высоты увидел такой рассвет!
Даже после моего корявого описания Генка не выдержал, взял шерстяное одеяло и полез ночевать на этот крошечный гранитный островок, повисший между небом и морем.
Но Генка все равно проспал: чтобы увидеть мой рассвет, нужно было всю ночь дрожать от холода…
Я вспомнил, как начал нырять. Как застрял в подводном гроте и, задыхаясь, вырвался на поверхность весь изрезанный и исцарапанный…
Многое вспомнил я в эту короткую телефонную паузу. А Генка ждал, молчал, и тишина в трубке шуршала морским прибоем.
— Ладно, — наконец сказал я. — Давай попробуем…
2
Мы встретились на Курском вокзале. Толик — полысел, Генка — потолстел, а я… И, словно перехватив мой взгляд, Генка восторженно завопил:
— Ну, ты побурел, мужик! Хорош! Хорош!.. Слушай, нам нужно общнуться! Давно хочу написать что-нибудь этакое… И название подходящее уже есть — «Монолог водолаза»! Здорово?
— Лихо! — сказал я.
— Оригинально! — отметил Толик.
И мы громко заржали, спугнув с перрона стайку воробьев.
Поезд тронулся… Мы сидели в коробочке купе и напряженно глядели друг на друга. Попытались поговорить о делах, но ничего не вышло.
Генка не любил рассказывать о своем творчестве. Он писал стихи для детей, многие из них стали популярными песенками, их с удовольствием распевали. В общем, это была известность. Но Генка стыдился своей деятельности… И я понимал почему. Я хорошо помню его юношеские стихи. Генка болезненно воспринимал мир. И образы его творений напоминали капли яда. Они медленно отравляли душу, но в то же время была в них какая-то необъяснимая прелесть. Прочитав их однажды, человек, как наркоман, в тяжкие минуты снова тянулся к ним и находил облегчение… Ясное дело, что такие стихи никто не печатал. Генка долго мотался по редакциям… Наконец кто-то дал ему дельный совет, и, блестяще владея техникой версификации, он покорил «легкий жанр». Жизнь его стала спокойнее, обеспеченнее, но… Я много раз замечал, когда мы с Генкой входили в книжный магазин и он видел на прилавке сборники «взрослых» поэтов, глаза у него наполнялись лютой злобой.
Толик о своей работе ничего не мог рассказать… Он с детства имел склонности к математике. В старших классах на всех уроках решал задачки «повышенной трудности» — готовился поступать на мехмат. С гордостью показывал нам грамоты, завоеванные на городских математических олимпиадах, даже ездил в Болгарию на «международную встречу»… Перед выпускными экзаменами Толика вызвали в райком комсомола. На наши вопросы он ничего не отвечал, переводил все в шутку. Потом он поступил в какой-то таинственный вуз. Сейчас работал в «почтовом ящике». Однажды он мне показывал его издалека. Здание оправдывало свое название: огромный стеклянный ящик стоял за пузатым забором, из кирпичей этого забора наверняка можно выстроить новый жилой массив…
А я?.. Что я мог им рассказать? Закончил училище, плавал на пограничных сторожевых кораблях… И вот неумолимая логика службы пришвартовала меня к штабному столу…
Пришла проводница, принесла жиденький чай. Мы быстро похлебали его и легли спать.
3
О, Гурзуф!.. Милый моему сердцу Гурзуф! Что случилось с тобой?.. Мы стояли на автобусной остановке и с ужасом наблюдали, как по твоим узким извилистым улочкам снуют толпы отдыхающих. Воздух был пропитан суетой и желанием урвать хоть чего-нибудь…
Я остался на площадке сторожить наши баулы, а Генка и Толик, как наиболее контактные и предприимчивые особи, решили пройти по старым явкам, в надежде отыскать свободное жилище.
Вскоре я заметил, что ко мне присматривается некий мужичишка. Он был коренастый, ладный, загоревший до синевы — этакий местный «негроид».
Мужичишка несколько раз прошелся вдоль толпы приезжих, внимательно оценивая каждого из алчущих жилья.
Наконец он принял окончательное решение и подошел ко мне.
— Сколько вас? — бесцеремонно спросил он, кивнул на груду наших чемоданов.