— Фас! — скомандовал я.
Подбежал Гром, кусанул чучело пару раз за рукав и сел рядом с ним.
— Что же это он? — возмутился корреспондент.
— Да понимаете, — оправдываюсь я. — Гром приучен валить бегущего человека. А тут он соображает: все это игра. Собака умная!
— Ишь ты! — удивился журналист. — Ладно, я сейчас так припущу, что он меня и не догонит!
Тут парень как дал стрекача да в кусты, а Гром — за ним. Я сначала даже растерялся. Потом бросился их догонять. Выбегаю на поляну — вижу: лежит корреспондент, уткнулся лицом в землю, а рядом с ним Гром сидит, язык высунул.
«Вот это да! — думаю. — Ай да Гром! Ай да сукин сын! Молодец! Свалил-таки этакого бугая!»
Подбегаю. Журналист не выказывает никаких признаков жизни. Ох и перепугался же я! Хотел парня на спину перевернуть, да не тут-то было. Тяжелый он очень, прямо как мешок с гвоздями. Выломал я кол, перекантовал его кое-как. Лицо у корреспондента красное, глаза закрыты. Снял я с него эту хламиду, по щекам похлопал. Очухался парень, сидит — головой трясет.
— Товарищ журналист, извините, — взмолился я. — Сами понимаете, собачка не рассчитала. Все-таки чемпион! — А сам ругаю Грома на чем свет стоит.
Отдышался корреспондент и говорит:
— Не надо собачку ругать… Собачка не виновата… Это я сам упал. Устал. Жарко очень… А собачка у вас добрая. Я чувствовал: она меня перевернуть хотела. Только силенок у нее маловато…
Прошло время. Гром возмужал, превратился в замечательную служебно-розыскную собаку. Много пользы принес он границе. Но каждый раз, когда он придавливал к земле очередного нарушителя, я вспоминал слова этого корреспондента и с иронией говорил:
— Чего боишься? Гром — собачка добрая… Подумаешь, кусанет пару раз.
На стыке
Как давно это было…
Но во мне до сих пор живет ощущение того дня. И кажется, стоит прикрыть веки — наплывет, закружит голубая высь неба, и душу наполнит то небывалое, радостное чувство, которое баюкало нас тогда.
И было в этом чувстве все — молодость, сила, уверенность в себе, ожидание первой любви и еще многое такое, чего нельзя рассказать словами. Нет еще таких слов…
Мы сидели, прижавшись спинами к теплому камню, смотрели на искрящийся в солнечных лучах мир и сначала просто молчали, улыбались — так нам было хорошо и покойно. И хоть пришли мы сюда по делу, пройдя нелегкий путь по извилистым горным тропам, и невдалеке, покуривая, переговариваясь, лежали наши солдаты — пограничные наряды двух соседних застав, и явились мы сюда — на стык — не для того, чтобы поболтать, а явились выполнить важную военную задачу — «отработать взаимодействие», но все равно… все равно — было нам по-детски, по-щенячьи весело.
Да и то сказать — шел второй месяц нашей офицерской службы, и на границу мы выходили еще по-пижонски — в хромовых сапогах.
Лешка первый прервал молчание, как-то облегченно вздохнул и спросил:
— Слушай, сколько у нас застав?
— В отряде?..
— Нет. Вообще, в Советском Союзе.
Я хихикнул:
— Это, товарищ лейтенант, военная тайна.
Лешка повернул голову, удивленно глянул на меня, и я уже ждал от него ответную хохму, потому что был он, Лешка Шестоперов, первым весельчаком и балагуром в нашем дивизионе, звездой художественной самодеятельности, популярнейшей личностью… И, честно говоря, был я нескончаемо счастлив, когда узнал, что распределили нас в один округ, а потом — в один отряд, а потом, как оказалось, на соседние заставы.
Итак, я бросил Лешке вызов и теперь ждал, что он «примет его на грудь», обработает и даст мне ответный пас.
Но Лешка только сощурился, снова мечтательно вздохнул и, глядя в беспредельное небо, задумчиво изрек:
— Сколько застав… И стоят они вдоль границы. Плечо к плечу… плечо к плечу… Как богатыри в одном строю…
Затем Лешка улыбнулся, хлопнул меня по колену и сказал:
— Доставай карту, стратег.
Мы раскрыли планшеты, склонились над листочками, на которых преобладали коричневые тона.
— Понимаешь, — глубокомысленно заметил Лешка, — в технике стык самое слабое место. Недаром сварные швы рентгеном просвечивают…
Он постучал пальцем по камню, как бы проверяя его на прочность. И вдруг встрепенулся, возбужденно воскликнул:
— Помнишь, мы фильм какой-то смотрели о летчике, который испытывал новый самолет?.. Перед полетом он сидел в кабине, представлял, что может случиться в воздухе, и заранее планировал свои действия…
И мы начали работать: мы ставили себя на место лазутчиков, мы придумывали десятки сложнейших ситуаций, и тут же на каждый вариант находили единственно правильное, согласованное решение.