Павловский молчал, глядя на молодого человека с сочувствием.
- Ты всегда знаешь больше, чем говоришь, - закончил Валет.
- Что я знаю - это моё дело. Я перед тобой отчитываться не буду. Хотелось тебя послушать.
Валет отпил кофе и снова пожал плечами.
- О чём именно? Я думал, ты будешь говорить, как тебе это всё не нравится, что ты заинтересован в серьёзных людях, что если дальше будет похожее, сдашь меня Ашоту. Ведь, ты это хотел сказать? Давай.
Павловский медленно покачал головой.
- Не буду. Ты всё и так знаешь. Без меня. Слушай другое, - он посмотрел на бомжа пропитого вида, который просил мелочь, сидя у входа в кафе. - Ты говорил, что тебе надо ещё за чем-то съездить в Москву, чтобы закончить материал на Оганесяна.
Валет отпил кофе.
- Ашот этим снова заинтересовался?
Павловский кивнул.
- Я вчера говорил с ним. Тебе хватит суток, чтобы слетать в Москву и вернуться?
- Хватит, - Валет допил кофе и отодвинул чашку.
- Тогда рейс до Стамбула переносится на завтра. Сначала слетаешь в Москву.
Павловский брезгливо глядел на свой коньяк.
- Хочешь? Я не притрагивался.
Валет медленно покачал головой. Обернулся и увидел бомжа у входа.
- Предложи ему. Он не откажется.
Павловский надел шляпу.
- Какая жизнь отвратительная...
Валет потрогал пустую чашку.
- Думаешь, на том свете лучше будет?
Павловский зевнул.
- Не знаю. Может, и не лучше.
Глава 14
Звёзды тихо таяли над ночным Краснодаром. Ровные силуэты многоэтажек прорисовывались нечётко сквозь синеватую мглу. Свет на кухне в этот час был погашен. Лена и Беляков сидели в креслах и неспеша потягивали остывающий чай. Беляков смотрел в окно.
- Бывают моменты, - проговорил он, cкосившись на Лену, когда я, вдруг, начинаю чувствовать себя романтиком.
Та повернула голову.
- Ты имеешь в виду, что хочешь меня трахнуть?
Детектив поморщился.
- Я пытаюсь говорить стихами, а ты сводишь всё к грубой пошлости.
Лена поставила свою чашку на стол.
- Говори прозой. Я это скорее пойму.
- Ты не любишь стихи? - у Белякова в голосе прозвучала обида.
Лена откинулась в кресле.
- Не сейчас.
- Жаль. Это грустно очень, - Беляков разочарованно пожал плечами. - Именно теперь-то меня и тянет на поэзию. Все мы немножко поэты. И немножко романтики. Помню, я в детстве был ужасно сентиментальным. Всегда плакал, по любому поводу. Или мне не дали конфету, или мама ушла надолго. А уж, как я надрывался, когда падал или ударялся обо что-нибудь нечаянно... Ты знаешь, наверное, и не от боли даже. Просто себя было жалко. Думал о несправедливости своего страдания.
Частный детектив усмехнулся и покачал головой.
- Я просто рыдал.
Лена взяла свою чашку.
- Когда я была маленькой - старалась никогда не плакать. Даже если было действительно очень больно. Все другие девчонки плакали по любому поводу, а чаще - без повода. Я - нет. Мама удивлялась. Ей такое казалось странным. А мне - наоборот. Я всегда думала, что плакать - это унизительно.
Беляков смотрел на Лену с почтением. Та допила свой чай и поставила чашку на столик. Потом поднялась с места, отряхнув на себе халат.
- Я хочу спать, - сказала она негромко.
Лена заметила, как в темноте у Белякова тихо, по-кошачьи, блеснули зрачки.
- Я - тоже, - заявил он.
Лена посмотрела на него с сочувствием и, чуть улыбнувшись, качнула головой:
- Я имею в виду не это.
... Алик Кабардинец сидел один за ресторанным столиком. На тарелке покоился расковырянный ужин. Рядом - две почти пустые бутылки - с русской водкой и грузинским вином. Алик выплеснул в бокал остатки водки и залпом прикончил. Пустой бокал он отчаянно, с силой, швырнул об пол. Несколько пар глаз за соседними столами покосились на него с опаской. Кабардинец откинулся на спинку стула и, дымя сигаретой, слушал, как колхозного вида девка на сцене пропито-прокуренным голосом исполняла прошлогодний эстрадный шлягер.
- И что дальше? - вдруг прозвучало откуда-то сзади.
Алик повернул туда голову и увидел надменную физиономию официанта. Тот глянул на останки бокала, разбросанные там и сям по полу и так же - на Кабардинца. Алик оживился. Он небрежно прищелкнул пальцами.
- А, офцант! Икры хочу! - это было заявлено громко, и многие ещё раз обернулись, поглядев на Алика с недображелательным интересом.
Официант, усатый чернявый парень, разглядывал его, как если бы смотрел на грязь у себя под ногами.
- Красную, чёрную? - поинтересовался он спокойно.
- Чёрную! - Алик снова прищёлкнул. Он не понял иронии.
Официант продолжал холодно глядеть на клиента.
- Я тебе сейчас коричневую принесу...
Кабардинец посмотрел сначала на официанта, потом - на осколки. Лицо у него брезгливо скривилось.
- Ой, сука, мелочный! - он вытащил из кармана двадцатидолларовую купюру и, скомкав, бросил на пол.
Официант быстро подобрал деньгу и сунул её в кармашек своего белоснежного костюмчика. Лицо у него ожило. Взгляд подобрел.
- Одну минуту, пожалуйста, - в голосе его прозвучало самое искреннее раскаяние. - Сейчас будет икра.
Он исчез быстрой деловой походкой. Алик сгрёб со стола бутылку вина и сделал несколько больших глотков прямо из горлышка.
Следующей песней Вячеслав Добрынин приглашал желающих на медленный танец. "Ах, какая женщина!" - вздыхал с эстрады певец. Алик тупо отстранил от себя недоконченную бутыль и обвёл глазами соседние столы. Уже достаточно мутный взгляд его остановился на роскошного вида брюнетке, которая неспешно беседовала со своим спутником. Алик встал и, покачиваясь, направился к ней. Брюнетка и её молодой человек настороженно разглядывали приближающегося горца.
- Я - Алик Кабардинец, - заявил он, подойдя. - Меня тут все знают. - Он неопределённо махнул рукой. - Если кому не нравится Алик Кабардинец - я его убиваю сразу.
Брюнетка и её приятель пристально и без интереса рассматривали нового своего знакомого. Тот, не тратясь больше на церемонии, ухватил девушку за руку.
- Пошли, - заявил он хрипло, но дружественно, и решительно потащил девицу из-за стола. - Танцевать будем.
Брюнетка, взвизгнув, пыталась высвободиться, но Алик держал крепко. Парень её бросился на кабардинца, однако переоценил себя. Алик, проворно выпустив руку девушки, уложил противника точным, прямым ударом в челюсть. Тот грохнулся прямо на стол, круша посуду и переворачивая стулья. С другого конца зала быстро приближался патрульный милиционер в форме. Алик, разведя руки в стороны, двинулся ему навстречу.
- Командир, погляди: я говорю - танцевать идём, а она - ненавижу, говорит, чёрных. Чё делается, погляди...
Патрульный сверху вниз смотрел на кабардинца. Намётанным глазом он сразу усёк - человек при деньгах. Милиционер шагнул к Алику и твёрдо взял его за локоть.
- Пойдём, - сказал он ещё вполне миролюбиво. - Не надо тут скандал устраивать.
Алик выдернул руку из пятерни патрульного. Мелькнула смятая стодолларовуя бумажка, которую он сунул в верхний карман милицейского пиджака. Потом доброжелательно хлопнул милиционера по небритой щеке.
- Исчезни, - Алик развернулся на все девяносто градусов и, покачиваясь, двинулся назад, к своему столу.
Тяжёлая милицейская дубинка быстрее молнии взлетела в воздухе и звучно опустилась на спину кавказца. Тот упал на колени и заполучил ещё один удар дубинкой - по спине. Патрульный ухватил кабардинца за шиворот и под одобрительные взгляды зала поволок к выходу. Но Алик, вдруг, проделал то, чего патрульный от него не ждал. Ухватив правой рукою никем не занятый стул, он резким, неожиданным, ударом навернул своего противника. Вскочив на ноги, сграбастал за шкирку полуоглушенного милиционера и со всей дури звезданул ему в челюсть. У того зазвенело в ушах, в глазах померк свет. Вторым ударом кабардинец вырубил патрульного, который чурбаном свалился на пол. Алик ещё раза два пнул его.