- Когда это случилось? Где это написано?
Вот человек десять окружили товарища в военной форме. Тот держал в руках небольшую записную книжку и передавал дословно содержание бюллетеня о смерти Владимира Ильича Ленина. Пораженный этим страшным известием, я остановился, глядя на читавшего, сурово сказал:
- Это неправда, это провокация...
На меня посмотрели с осуждением. Послышались голоса, брошенные к военному с записной книжкой:
- Читайте, товарищ, дальше, читайте до конца.
- Вчера, двадцать первого января... - в этом месте голос товарища вдруг прервали глухие рыдания.
Глубокой скорбью встретила меня полковая школа. На лицах курсантов, командиров было безутешное горе. Тяжелое известие поразило всех словно громом. Мои друзья, большей частью буденновцы, громившие в жарких боях самую различную контрреволюционную нечисть, "выглядели растерянными, неуверенными. Каждый был готов на любой подвиг, лишь бы вернуть ушедшего из жизни Ильича.
Меня вызвали к начальнику школы. У него уже сидело человек семь-восемь.
- Товарищи командиры и курсанты, - обратился он, - вам выпала большая честь - стоять в почетном карауле у гроба с телом Владимира Ильича Ленина.
Так мы оказались в Колонном зале Дома Союзов. Нам отвели помещение, где мы отдыхали, готовились к очередной смене караула.
У нас тогда было такое впечатление, что проститься с любимым Ильичем съехалась в Москву вся страна. Очередь к Колонному залу тянулась бесконечная. Она начиналась у Тверской улицы, шла по всему Охотному ряду, захватывала один квартал Большой Дмитровки, заворачивала обратно по Охотному...
Поражала удивительная самоорганизованность людей. Не было ни малейшей толкотни, никаких громких разговоров. Стоящие по их пути красноармейцы только изредка подсказывали" куда надо повернуть.
Очередь шла быстро. Караул у двери внимательно регулировал движение, то задерживал его, то впускал в помещение новые и новые группы. Люди поднимались по лестнице, выстраивались по трое и напряженно всматривались вперед, стараясь как можно раньше увидеть лицо Ильича, как можно дольше смотреть на него, как можно крепче запечатлеть в последний раз его дорогие черты.
Лицо Ильича было такое знакомое по портретам, такое близкое. И люди, проходившие бесконечной вереницей, невольно задерживались у гроба, нехотя выполняя негромкую просьбу: "Пожалуйста, не задерживайтесь, граждане..."
С именем Ленина для нас было связано все. Мы, красноармейцы, в сражениях гражданской войны защищали великое учение Ленина. С какой жадностью тогда тянулись мы к ленинской науке.
Тысячи рабочих, крестьян и красноармейцев подали в те скорбные дни заявления о приеме в ленинскую партию.
Это было яркое выражение неразрывного единства рабочего класса и его партии. В числе вступивших в РКП(б) был и я.
Летом 1924 года меня зачислили на годичные курсы среднего командного состава в Московское пехотное училище. Учеба в нем запомнилась тем, что я впервые столкнулся с таким обилием теоретических вопросов военного строительства. Преподавателями у нас были люди с подготовкой, большими специальными знаниями. Слушал я их лекции, как говорится, раскрыв рот. На занятиях нередко присутствовали известные военачальники. Так, на тактико-специальное занятие к нам однажды приехал председатель Реввоенсовета СССР и нарком по военным и морским делам Михаил Васильевич Фрунзе. Преподаватель тактики Малышев доложил ему, представил группу. Михаил Васильевич тепло поздоровался, с улыбкой сказал:
- Приехал посмотреть, как постигают науку побеждать врага будущие советские полководцы.
. Наши действия, ответы ему понравились. Он расспрашивал курсантов об их жизни, о бытовых условиях, дал много полезных советов в учебе.
В августе 1925 года, окончив курсы, я вернулся сначала в свой 40-й стрелковый полк, но уже командиром роты приписного красноармейского состава. Красная Армия развивалась, определялись оптимальные варианты, позволявшие без особого ущерба для народного хозяйства готовить военные кадры, поддерживать на высоком уровне боевую готовность. Тогда-то и родился, подсказанный самой жизнью, территориальный принцип комплектования частей.
В одну из них, 2-й Вятский стрелковый территориальный волк, я был назначен командиром роты. Мне представили политрука, трех командиров взводов, старшину и писаря.
- Ваши первые помощники, - сказал командир полка, - а красноармейцев мы вам скоро дадим.
Действительно, скоро появились и красноармейцы. Пополнение прибыло из близлежащих поселков и деревень. Особых расходов на их перевозку не потребовалось. Военнообязанные привлекались на сборы с минимальным отрывом от производства. Сохранялась возможность в короткие сроки проводить отмобилизование людских ресурсов.
Приписной контингент нашей роты составляли юноши, проживавшие в Советском и Уржумском районах. Каждый сбор составлял 300-400 человек. План и программа обучения рассматривались на бюро районного комитета партии в присутствии руководителей предприятий и учреждений, где трудились призывники. Как правило, у нас не возникало трудностей, связанных с размещением, организацией питания и учебного процесса.
Для меня это была большая школа. Я постигал премудрости руководства, учился у старших товарищей принципиально и по-деловому решать такие сложные вопросы, как обучение и воспитание знающих, закаленных бойцов для Красной Армии.
...Сейчас уже и не припомнить, сколько раз мне приходилось прощаться с Москвой и снова возвращаться туда. Столица всегда притягивала кипучим ритмом жизни, привлекала своими историческими местами и памятниками. В конце октября 1930 года я вновь оказался в этом гостеприимном городе. Приехал учиться на курсы "Выстрел". Находились они тогда на Красноказарменной улице. А через год после моего поступления их перевели в Солнечногорск.
О "Выстреле" в войсках тогда говорилось много. Мы ежедневно сталкивались в обучении личного состава с приборами, приспособлениями, которые были изобретены на курсах: выравниватель для пулеметных лент, прицельные металлические и деревянные станки, пантограф для станкового пулемета, план-панорама, ортоскоп для винтовки. Что и говорить, каждый из командиров мечтал тогда попасть учиться на эти курсы.
Меня зачислили на курс старшего комсостава пехоты. Кроме этого были еще курсы среднего комсостава пехоты, штабных командиров стрелковых частей и командиров пулеметных рот. Программа была рассчитана на период с 15 декабря по 1 августа. Учебный процесс строился так: в зимнее время мы занимались по семь часов в день, в летнее - по восемь. Обязательной была самостоятельная подготовка, на которую отводилось два часа. Основными дисциплинами считались тактическая, огневая и марксистско-ленинская подготовка. В процессе учебы мы сдавали зачеты, а в конце года держали проверочные испытания.
Это был один из самых напряженных периодов в моей жизни. Учеба занимала все время без остатка. "На курсах все было интересно, значимо. Каждый новый день приоткрывал все шире дверь в мир познания. Перед нами выступали К. Е. Ворошилов, С. М. Буденный, С. С. Каменев, А. И. Егоров, М. Н. Тухачевский и другие видные военачальники Красной Армии. Мы заслушивались лекциями инженера Д. М. Карбышева. Конечно, многие вещи поначалу были непонятны, давались с трудом. Но удивительная атмосфера взаимопонимания, доброжелательности сближала нас с преподавателями. Многие из них и по вечерам засиживались с нами, помогая усвоить сложные учебные темы.
Больше других меня увлекала тактика. В" ней удивительно сочетались вопросы артиллерии, связи, топографии и службы тыла, которые решались в условиях разработанной тогда теории глубокого боя. На занятиях дарил дух истинного творчества. Наши опытные педагоги избегали навязывания собственных решений, давали обучаемым во всем проявить инициативу. Это помогало нам учиться главному - умению размышлять, сопоставлять, сравнивать, делать правильные выводы.