При этом специалисты по истории АСПР отмечают способность специалистов Главного вычислительного центра Госплана, эксплуатирующих эту информационную систему, в значительной мере выявлять «враньё с мест» с помощью системных критериев, снижая ущерб от недостоверных данных на входе[120]. Также отмечается неспособность мотивировать предприятия предоставлять реальные данные для планирования и достигать запланированных целей[121]. Мы в этом видим распространение логики превалирования частных, локальных интересов над общественными уже и на уровень управления на местах.
Результат — окончательный уход от планомерно развивающейся к рыночной экономике, которая закономерным образом после этого оказалась втянута в глобальную экономику в качестве периферии. Но ведь в СССР были и суверенная экономика, и оптимальная, для той ситуации, организационная форма авангардных структур развития (мощная система генерации и передачи знаний, состоящая из академического, отраслевого, вузовского и заводского секторов науки). Не было критерия оптимизации планов развития. В результате управление скатилось к бюрократизму, аппаратным играм и увело передовую страну в небытие.
Итак, мы ознакомились с выводами из очень ценного практического опыта. Другого серьёзного опыта планомерного развития народных хозяйств (национальных экономик) на основе применения математических методов и информационных технологий мы привести не можем. Но поскольку мысль всегда пытается опередить практические результаты в своих прогнозах и предложениях, теперь следует рассмотреть концепции, имеющие лишь теоретическое представление. Это не займёт много времени, так как в отсутствие интегрирующего критерия оптимизации множества вариантов теорий социально-экономическом развитии наука пока что не сумела предъявить.
3. Эволюция управления монополистическим развитием в рыночной экономике
Буржуазная экономическая наука во второй половине XX века прошла эволюцию от кейнсианства до концепций управления стоимостью бизнеса, а после начала мирового экономического кризиса в 2008 году стала дрейфовать в сторону различных форм концепции устойчивого экономического роста, либо устойчивого развития. Под устойчивостью понимается не бескризисное функционирование, кризисность считается либо следствием неравномерности развития, либо способом урегулирования безнадёжных кредитов[122]. То есть циклические кризисы перепроизводства представляются необходимым механизмом снятия последствий развития. Иных кризисов, кроме циклических, до сих пор не принято замечать. Под устойчивостью же развития подразумевается экологическая, социальная и экономическая устойчивость.
На пути развёртывания этой идеи хронологически последней концепцией стала так называемая «зелёная экономика». Изо всего множества возможных экологических показателей выбраны некоторые, которые совместно создают видимость более разумного отношения к обмену веществ с природой. Такие, как стремление к максимально возможной переработке отходов (добываем полезные ископаемые не из земли, а из населённых пунктов), минимизация использования ограниченных ресурсов (например, воды), но главное — минимизация выбросов СО2. Стимулировать все это предполагается ограничением доступа на рынок с помощью дополнительного налогообложения тех производителей, которые не достигают запланированного улучшения по данным показателям. А значит, расширяя доступ к рынку со стороны тех, кто проводит соответствующие программы. Поскольку пионером в этой моде является Евросоюз, Еврокомиссией поставлена задача построить к 2050 году «углеродонейтральную» экономику (то есть с нулевыми итоговыми выбросами СО2 в атмосферу) и за счёт этого получить конкурентное преимущество перед всеми теми, кто не освоит такие технологии. В результате чего — захватить за счёт этого преимущества мировой рынок. Такой вот глобальный экспансионистский проект. Ничего нового, просто стремление к мировому экономическому господству.
Если смотреть на перечисленные показатели (переработка отходов, минимизация выбросов углерода, экономия физических ресурсов), наша ирония может быть непонятна. Даже с учётом довольно широко обсуждаемого (но не в Еврокомиссии и не в иных институтах, лоббирующих «зелёную» повестку) предположения, что история со значением выбросов углерода является такой же спекуляцией, как история с ограничением выбросов фреона в 1980‑е годы с целью якобы спасти озоновый слой атмосферы (позднее стало известно, что опасные колебания озона имели место в 1970‑х годах и тогда же и завершились. Зато мировой рынок хладагентов для холодильников был перераспределён в пользу компании DuPont. Компания никакой ответственность за одну из крупнейших афер в истории не понесла до сих пор). Что плохого в том, что углерода будет выбрасываться меньше, отходы будут перерабатываться, а вода экономиться? Разве не станет в итоге чище на планете?
У нас есть основания в этом сомневаться. Возьмём вот такую замечательную компанию, как Philip Morris International. Производящую табачные изделия, продаваемые по всей планете. Сколько грязи в лёгких создала за несколько поколений её продукция? Сколько людей прожили меньше и умерли в мучениях от хронической обструкционной болезни лёгких или рака лёгких, гортани, нёба? Скольким людям все это ещё предстоит? Вы думаете, «зелёная повестка» помешает данной славной компании получать прибыль от той же самой продукции? Вы ошибаетесь. Эта компания — уже среди «зелёных хорошистов». Согласно презентации Филип Моррис Россия, 97,5 % отходов их производства перерабатывается, произведены мероприятия, сократившие выбросы углерода при производстве на 753 тонны в год, водопотребление в производстве снижено на 12 844 кубических метра в год[123].
Такая вот экологически ответственная компания. Пионер углеродонейтральной экономики.
Если же определять результаты буржуазной экономической мысли после Второй Мировой войны по поводу экономического развития в целом, нельзя не заметить по сути метания между принципами «строим локальные максимумы» и «государство, спаси, мы слишком большие, чтобы дать нам умереть». Результат — сохранение и закрепление кризисов как формы существования экономики. Проявление помимо циклических кризисов полного отрыва инструментов финансового капитала от потребностей развития (как социально-экономического, так и узко понимаемого, экономического) и даже воспроизводства промышленности. Вместо развития — перераспределение стоимости путём ограничения доступа к рынку, навязывания необоснованных налогов наподобие трансграничного налога на углеродный след, санкций и контрсанкций.