Оба вида структурных форм нужны в соответствующих условиях — когда-то выявление и реализация скрытого потенциала развития требуют концентрации активностей, когда-то — их фиксации. И в обоих случаях нужно вовремя понять, когда пора ослабить концентрацию либо фиксацию. Именно постоянно возникающие в рамках работы МОСУЗ новые организационные взаимосвязи и позволят проявлять эти моменты. И взаимодействие столь разных сущностей, как негибкое государство и гибкое предпринимательство, вместе с не очень гибкими корпорациями, а также инициативными командами всех возрастов, может дать такую своевременность. Сама МОСУЗ является скелетной формой, а государственный сектор — централистической. Их взаимодействие должно дирижироваться таким образом, чтобы скелетная форма своевременно «отпускала» потерявшие актуальность формы (ставшие наивными на фоне новых знаний и методов обучения и развития), замещая их актуальными, ориентируясь на эффективность работы государственного сектора как централистической формы. А централистическая форма, в лице госсектора меняла вектор централизации в интересах освоения новых перспективных областей хозяйства (как всадник может менять центр тяжести, опираясь на стремена).
То есть: взаимодействие скелетной формы и централистской превращает централистскую из слепого механизма в телеологию, то есть в субъекта с целью. Цель при этом внешне задана, то есть отделима от субъекта, а значит является идеей, самодвижущейся сущностью.
Говоря более строго, приведённые субъекты (госсектор и МОСУЗ) являются комплексами централистических и скелетных форм, и в каждом из них один или другой принцип может усиливаться и ослабевать. Государство может как в большей степени концентрировать (собирать средства и перераспределять), так и фиксировать (защищать рынки, границы и т. п.). Корпорации могут делать то же самое. Это относится ко всем организациям.
МОСУЗ же, как единая система управления знаниями, должна способствовать постоянному взаимообогащению этим опытом и практиками. И государство может быть гибче, и инициативные команды могут направлять свою энергию на реализацию планомерного развития. Но это возможно лишь при действительной интеграции всех перечисленных активностей, что и является предназначением и миссией МОСУЗ. Разделение же этих сфер, их независимая друг от друга деятельность, в современных условиях приводит лишь к отставанию в развитии. И это подтверждается мировой кризисной ситуацией, из которой на момент написания этих строк не предвидится выхода уже более десятилетия. Поясним это в следующем разделе параграфа.
2. Риски опоры на государство и государственный сектор экономики
В современных условиях эти риски сводятся прежде всего к подмене развития государственного сектора государственным стимулированием и «спасением слишком крупных для того, чтобы дать им погибнуть[162]». Вторая группа рисков сводится к подмене развития имитацией развития с подбором отчётных показателей, в реальности выполнимых и без повышения эффективности экономики, но по истечении отчётного периода представляемых как доказательство реального развития.
Первая группа на фундаментальном уровне была описана в первом разделе параграфа 2 главы 1 как «главная ошибка при разрешении противоречий монополизма». Сейчас мы на более глубоком уровне вернёмся к этому вопросу, так как в заключительной главе нужно показать, какие объективно существующие экономические явления вызвали эти ошибки, и как наш метод позволяет их снять.
В литературе описаны системные проблемы рыночной экономики, регулируемой механизмом свободных цен, обрекающие её как на циклические кризисы и периодические кризисы эффективности капитала, так и неспособность концентрировать ресурсы для реализации проектов, обеспечивающих общеэкономический эффект (а не локальный). К настоящему времени мы имеем целые десятилетия бесплодных попыток международных институтов и крупнейших государств, включая США, выйти из тупика кризиса мировой финансовой системы (его можно назвать кризисом финансового капитализма), но все попытки основаны на изучении возможностей к самостоятельному действию финансовой системы либо промышленного капитала. Как мы описали ещё в главе 1, государственный сектор рассматривается исключительно либо как регулятор, либо как спонсор, но не как субъект развития. Сначала мы рассмотрим, что нам рассказывается в экономической литературе для отвлечения внимания от его потенциала как ядра развития.
Например, описан т. н. «парадокс бережливости» (Paradox of Thrift[163]), также встречаются названия «парадокс корпоративной бережливости». Считается, что, если множество компаний проводит программы сокращения расходов и экономии затрат, спрос на товары и услуги со стороны уволенных работников ослабевает, и в результате корпоративные доходы и прибыль снижаются. Это, в свою очередь, приводит к новым увольнениям, что снова сказывается на доходах и приводит к потере прибыли. По словам Дж. М. Кейнса: «Каждая такая попытка сберечь больше за счёт сокращения потребления настолько повлияет на доходы, что эта попытка обязательно потерпит поражение»[164]. Такой ход мыслей приводит к заключению о том, что хотя сбережения могут обогатить конкретного индивида, если общество в целом решит сберегать больше, результатом может станет снижение благосостояния для всех[165]. Мы, вооружённые теоремой Аганбегяна — Багриновского, доказавшими математически ещё в 1960‑х годах, что сумма локальных максимумов эффекта в экономике почти никогда не даёт общего максимума, видим в этом лишь закономерный результат максимизации частной выгоды.
Экономисты же, стоящие на рыночных позициях, обвиняют в этой ситуации монетарную политику национальных центробанков. Имеется в виду, что «процесс систематического вмешательства центрального банка порождает новые подъёмы, за которыми следуют спады»[166] (это было постулировано ещё Людвигом фон Мизесом и до сих пор исповедуется либертарианцами). То есть стремление создать экономию на локальном производстве бьёт по покупательной способности, а попытки центробанков смягчить последствия денежной эмиссией создают необеспеченный спрос, то есть вносят искажения в работу стремящегося к равновесию ценового механизма, что приводит к ещё большему перепроизводству и усиливает кризисы.
Хотя, по представлениям такого столпа либертарианской мысли, как фон Мизес и его до сих пор немалочисленных последователей, эффект должен быть противоположным. Ведь «…единственная цель всей производственной деятельности — использовать факторы производства таким образом, чтобы они обеспечивали максимально возможный выпуск продукции. Чем меньше становятся затраты, необходимые для производства изделия, тем больше дефицитных факторов производства остаётся для производства других изделий[167]».
То есть предприниматели, в трактовке современных либералов (более точно — австрийской школы экономики) действуют в общественных интересах, экономя издержки в производстве и тем самым высвобождая ресурсы для производства дефицита, а мягкая монетарная политика смешивает все сигналы ценовой системы, предоставляет предпринимателям ложные ориентиры и направляет их усилия в случайном, а потому неправильном направлении. И это пытаются учитывать, но странным образом.
Точка зрения современного (2020‑е гг.) истеблишмента, позиционирующего себя как кейнсианский, состоит в том, что спасения с помощью эмиссии заслуживают миллиардеры и инвестиционные банкиры, а не потребители конечной продукции. «…такие люди, как Саммерс, хотят заставить нас поверить в то, что раздавать деньги обычным людям безответственно с финансовой точки зрения, но печатание 7 триллионов долларов новых денег для скупки государственных и корпоративных долгов[168] — все это имеет смысл[169]». Таким образом осуществляется попытка использовать эмиссионный механизм для решения проблем, якобы, не создавая при этом необеспеченный платёжеспособностью спрос (в действительности он создаётся для предметов роскоши, так как эмитированные средства попадают на биржу, создают пузыри котировок и через продажу необоснованно подорожавших акций выводятся с неё).