— Я-то? Возвожу гору, разумеется.
Глава двадцать третья ПРО МАРСИАНСКИЕ ОВОЩИ
Так, в трудах праведных и относительно мирно по сравнению с Землёй, где всё время что-то случалось, прошли почти четыре десятилетия. В Бороздах Кларитас основали новую колонию. То, что мы называли долиной Маринер, на самом деле было системой каньонов и рифов; некоторые сообщались от природы, другие же соединили искусственно. В итоге дно долины без преград простиралось на огромное расстояние, что облегчало процесс расселения людей. Колония в Бороздах Кларитас стала первой серьёзной попыткой освоить место, не имеющее сообщения с другими. Геологически оно представляло собой лишь ответвление той же системы, но с человеческой точки зрения являлось изолированной долиной, которая тянулась с севера на юг перпендикулярно Маринер, и ближайшую её точку отделяли от старых колоний почти двести миль открытых марсианских равнин.
Чтобы сделать Борозды Кларитас обитаемыми, марсиане применили ту же технологию, что и при освоении долины Маринер. К несчастью, когда потревожили древние пески, в почве активно начал размножаться опасный микроорганизм, мирно дремавший несколько веков. Астрономы давно предполагали, что Марс переживал периоды коротких, но бурных наводнений. Возможно, существование вышеупомянутого микроорганизма как раз доказывало эту теорию. Совершенно ясно одно: приход человека в Кларитас пробудил опасный микроб, который вызвал впоследствии серьёзную эпидемию на большей части территории новой колонии.
Заболевание подтачивало силы, сопровождалось высокой температурой, рвотой и поносом, поскольку тело пыталось хоть каким-то образом избавиться от завоевателя. Смертность составляла менее десяти процентов, и тут, видимо, следует благодарить грамотную политику марсианского политика в отборе новых колонистов. Когда-то, помнится, наличие определённых критериев меня задело, но подход оказался очень даже правильным.
У нас с Лили выработался иммунитет к заболеванию, как и у Холмса. Я лишь мог с радостью рассматривать это как ещё один побочный эффект наших молодильных таблеток.
Благодаря иммунитету я смог работать с жертвами нового вируса в поисках лекарств, и во многом именно мои усилия позволили выделить микроорганизм и создать вакцину. Однако я давно уже научился не светиться, поэтому посодействовал двум своим подчинённым, чтобы они опубликовали наше общее исследование под их именами в журнале, издававшемся на Земле. Собственная карьера, как я понял, меня больше не интересовала. Я ощущал себя вполне счастливым, поскольку у меня были Лили и стоящая работа.
Когда заболевание удалось взять под контроль, поселение в Кларитас продолжало развиваться. Поскольку я сыграл важную роль в том, чтобы сделать это место безопасным для человеческой эволюции, меня попросили предложить имя для новой колонии. Благодаря мне поселение обошлось без высокопарных титулов вроде Спасение Человечества или Новый Виток Эволюции, а вместо этого было названо чисто по-английски: Хэвишем.
Теперь в мой округ вошёл и Хэвишем, а также маленькие поселения, разбросанные по Кларитас, потому приходилось много колесить по трассе 1, которая, несмотря на громкое имя, была весьма разбитой.
Успех Кларитас повторили и в других долинах и кратерах, так что поселения продолжали разрастаться. Увы, количество докторов на Марсе не увеличивалось пропорционально, и я проводил всё больше часов в дороге. Свободного времени, которое я мог разделить с Лили, почти не оставалось.
Наступил год 2042, «зеркальный» год убийства Льва Троцкого. Злодеяние, которого мы ждали, произошло — но на Земле — и не имело никакого отношения к Марсу. Оно даже не подходило под те параметры, которые сформулировал Шерлок Холмс. Должен признаться, я был в восторге.
— Какой-то рядовой член японского парламента! — радостно воскликнул я.
— Коккай, — вставил Холмс между двумя облаками дыма и двумя глотками виски во время одного из своих визитов, когда мы втроём сидели на веранде, недавно пристроенной мной к коттеджу, и наслаждались погодой, которая с каждым днём становилась всё мягче.
Я не понял, кого я должен кокнуть, и переспросил:
— Что?
— По-японски называется «коккай», а не «парламент».
— Да хоть как пусть называется, — огрызнулся я, — всё равно скопирован с нашего, и значит это именно «парламент». — Предупреждая традиционные дальнейшие разглагольствования Холмса о том, что я по-прежнему остаюсь замшелым британцем посреди меняющегося мира, я поспешно добавил: — Главное, что Камбаяси был мелкой сошкой даже в самой Японии, не говоря о мировой арене, а его политическое кредо, насколько я понял, заключалось в том, чтобы стать парламентским ветераном, не привлекая к себе внимания и не наживая врагов.
— Ну, как минимум одного врага он всё же нажил, — мягко заметил Холмс.
— Чёрт, Холмс, да какая разница! Возможно, как-нибудь не так проголосовал. Это не меняет того факта, что он не имел особого веса в мире или в своей стране, а значит, не подходит под ваши критерии для навязчивой идеи Мориарти.
— Вообще-то, Уотсон, это вы сформулировали вышеупомянутые критерии — если не ошибаюсь, в Юте в тысяча девятьсот девяносто первом году.
— Какая, опять же, разница! Камбаяси был мелкой сошкой, и точка. Что вы на это ответите?
— Я отвечу, — перебила меня Лили, — что он наверняка очень важен для своих родных, этого ты отрицать не станешь.
Я отмахнулся:
— Да, конечно! Я весьма сочувствую миссис Камбаяси и маленьким отпрыскам Камбаяси.
— Джон, какой ты жестокий и бесчувственный.
— Лили, — вмешался Холмс, — уверен, вы давным-давно в курсе, за какого бесчувственного человека вышли замуж. Он только притворяется, что любит хорошую музыку, вино, табак и красивых женщин, а на самом же деле, — Холмс потряс головой, — ему незнакомы тонкие душевные переживания.
Перемежая виски и трубку, Холмс задумчиво уставился во тьму. Мы с Лили обменялись испуганными взглядами, и повисла длинная пауза.
Первым молчание нарушил Холмс:
— На самом деле вы, разумеется, правы насчёт Камбаяси, Уотсон.
— Ага!
Он предупреждающе поднял руку:
— Только насчёт Камбаяси. А в остальном вы сделали далеко идущие выводы, не обладая всей необходимой информацией, а потому ваши умозаключения ложны.
Я предчувствовал, что впереди меня ждёт сокрушительное поражение, а потому замаскировал смятение агрессией, взорвавшись:
— Информацией? Какой ещё информацией? Вы блефуете, Холмс.
— Увы, я никогда не блефую. Убийство Камбаяси совпало с требуемой датой по чистой случайности, но если вы тщательно проверите цифры, то поймёте, что оно припозднилось на несколько часов…
— Минуточку! Я учёл и время тоже!
И тут я выругался, поскольку понял: торопясь обрадоваться, я взял время смерти из новостных отчётов, а поскольку на Марс транслировали новости Би-би-си из Лондона, то и время в них указывали по Гринвичу, а токийское время от него изрядно отличалось.
Холмс улыбнулся:
— Полагаю, вы ошиблись часиков этак на девять. Разница между Лондоном и Токио. Ещё одно совпадение заключается в том, что лондонское время почти до минут совпадало с «зеркальной» точкой, но это всего лишь совпадение. Более того, точно в то же время здесь, на Марсе, было совершено покушение на жизнь Сигера Шерринфорда.
— Господи!
— Ваш брат! — ахнула Лили. — Он…
— Нет-нет, — быстро успокоил нас Холмс. — Надо было мне сразу сказать, что попытка оказалась безуспешной. Майкрофт цел и невредим, и его могучий интеллект по-прежнему работает как часы. — Он бесстрастно добавил: — Впервые осечка.