Косов так же ответил:
- Слышу. Что хотел?
- Что хотел, что хотел… Вставай, тебе на пост заступать!
«А это и к лучшему!».
- Сейчас… минуту. Вылезу.
Вылезти из объятий девушки было… нелегко. Первая его попытка была ею заблокирована – она сильнее закинула на него ногу, и крепче обняла, уткнулась носом ему в щеку. Иван аккуратно снял ее руку с себя. Потом просунул руку ей между ног, приподнял ногу. Обдало жаром:
«Как же у нее… здесь… тепло!».
Не удержался, просунув руку чуть дальше, провел ладонью нежно между ягодиц, по промежности. И сам чуть не застонал!
«Как бы я хотел…».
Все-таки вылез. Из-под Киры, из-под кошмы, и – из шалаша. Мгновенно охватил озноб.
«Ух ты! А градусов пятнадцать морозца, не меньше! Небо-то как… вызвездило!».
И так потянуло назад, в тепло, под кошму, к Кире – что пришлось даже зубы стиснуть! Косов энергично помахал руками, поприседал. Сон уходил. Зачерпнул снег из сугроба, размял его в руках, и влажными руками – ох! растер лицо! Осмотрелся. У костра сидели двое парней, о чем-то негромко разговаривали.
Иван достал портсигар, выбрал при свете костра папиросу, с удовольствием закурил.
- Земляк! А еще курево есть? – обратился к нему один из парней.
Он молча кивнул, и подойдя к костру, протянул портсигар полуночникам.
- Тут у тебя мало осталось! – с сожалением сказал второй парень.
- Бери-бери! У меня в ранце еще заначка есть.
Молча они покурили.
- Там у костра, с твоей стороны… посмотри, котелок должен быть. Там чай. Мы уже попили. Вон – подвинь его ближе к огню, моментом согреется.
Он сидел, пил чай, курил, глядя в огонь.
«Как она ко мне прижималась! Вот… если бы представить, что Ирины и Светы нет. Не отказала бы Кира! Так, почему-то кажется… Они что – разбежались с Сергеем? Тогда еще, зимой. Она что-то такое говорила… с сарказмом или иронией, про их отношения. Как она ножку закинула, а? Так девушки не лежат. Так лежат женщины, для кого это уже привычно. И что? Ну – не девственница она, это и так понятно! Они сколько уже с Сергеем? Это меняет мое отношение к ней? Да – ничуть! Желанная… но и недоступная. Не по тому недоступная, что откажет, а потому – что… ни к чему это. Зачем девчонке жизнь портить?».
Он в который раз достал портсигар, протянул его парням – «давайте добьем остатки, а утром я из ранца доложу!» - закурил сам.
«Но почему же так хреново на душе? Кажется – вот она желанная… любимая женщина! И сам себе вынужден укорот наводить!».
Улыбался сам себе, размышляя.
«Вот Кира! Очень красивая, умная. Но, по большому счету, такая женщина – сейчас не в тренде, как в будущем говорили. Для этого времени она чересчур высокая, под метр восемьдесят, примерно. И еще – чуть перекачена, опять же – сленгом будущего. Крепкая такая! Нет в ней ничего от культуристок-бодибильдерш той поры. Никаких перекаченных мышц, нет и широких мужских плеч. Все в пропорции, все ровно и красиво. Но! Сейчас считаются привлекательными такие, как Ирина. Невысокие, чуть пухленькие, грудастые. Но Кира… он-то со своими вкусами… оттуда, где фитоняшки, где в тренде большие, красивые попы…».
Казалось, что этот час тянется невыносимо долго, а он – глядь! – и пролетел уже. Парни подняли сменщиков. Они хлебнули еще по чайку, сходили чуть дальше в лес, до ветру и пошли спать.
Очень осторожно приподняв брезент, Иван проскользнул в шалаш. Попытался присмотреться.
«Ни хрена не видно!».
Очень медленно рукой нащупал край кошмы, лежавшую под ней Киру, и также медленно пролез внутрь. Замер.
«А как ложиться-то? Она же калачиком свернулась!».
При попытке его повернуться, Кира вздохнула, потянулась и пробормотала:
- Ну, где ты пропадаешь? Я замерзла так! Давай, обнимай скорее!
Повернулась к нему попой, взяла его за руку и потянула ее к себе на талию. Прижала к животу. А потом… еще сильнее притиснулась к нему… попой. Повозилась так, устраиваясь поудобнее.
- Ну, где твоя вторая рука? Давай ее мне… под голову. Да, вот так. И эту… вот сюда, да.
И прижала его руку к своей груди.
- Ну же, обнимай сильнее. Холодно же!
Иван замер.
«Даже представить не мог… Моя рука лежит на ее груди. Ладонь аж дрожит – так хочется «пожамкать»! И как прижимается попка! И не пошевелиться. Ибо – чревато! Тут впору к члену обращаться, призывая: «Не вставай! Не вставай!».
К утру он не чувствовал ни левой руки, ни левого бока – отлежал напрочь! К тому же – и проспал! Ибо когда он проснулся от голосов возле шалаша и открыл глаза, внутри, кроме него и Ирины, никого не было. Брезент был немного откинут, что и позволяло определить время, как раннее утро. Светло уже! Ирина стояла у входа, что-то собирая в вещмешок.