- Вот же где бесстыжая морда подрастает! Всю меня обсмотрел, ощупал глазами. Молодой, да ранний! – Вера тихо засмеялась, - смотри, Андрюшка-то если увидит, то и морду набьет!
- Да зачем же ему видеть-то? Не зная, крепче спишь, и мыслей дурных в голову не лезет! А вот – хороша ты, Верочка! Ох, хороша! Так бы и познакомился с тобой поближе! Может тебе помощь какая нужна? Что-нить притащить, оттащить? Сбегать куда?
- Оттащить, притащить! Знаем мы вас, таких таскунов! Сначала-то сладко, а потом, как горько становится, то вас и след простыл!
- А зачем же – горько? Нужно, чтобы только «сладко» и было. Горечь нужно – обойти. Ежели с умом-то…
Иван чувствовал, что от этой пикировки у него что-то теплое поднималось от груди, а в труселях… тоже что-то поднималось. Пришлось сесть на задницу, чтобы прикрыть руками эту часть тела.
- А только сладко, Ваня, не бывает. Оно всегда рядом, и всегда вместе, это горькое и сладкое.
- Сладка ягода в лес поманит,
Щедрой спелостью удивит.
Сладка ягода одурманит,
Горька ягода отрезвит!
Сам от себя не ожидая, Иван тихо запел вдруг возникшие в голове строчки песни. Пел тихо, чтобы только Вера слышала, и смотрел, смотрел той в глаза. А глаза, сначала удивленно распахнувшиеся, чуть подернулись поволокой, затуманились.
- А дальше… дальше спой! – негромко сказала она, когда он замолчал.
- Ой, крута судьба, словно горка,
Доняла она, извела,
Сладкой ягоды – только горстка,
Горькой ягоды – два ведра!
Я не ведаю, что со мною,
Для чего она так растет…
Сладка ягода – лишь весною,
Горька ягода – круглый год!
Над бедой моей ты посмейся,
Погляди мне вслед из окна.
Сладку ягоду рвали вместе,
Горьку ягоду – я одна.
Вера стояла, слушала, пригорюнившись, закрыв рукой с прихваченным краем передника рот. А Иван постарался петь как можно душевнее, тщательно проговаривая слова и вкладывая в них чувства.
Когда он закончил петь, Вера будто бы всхлипнула, и уже поворачиваясь, чтобы уйти:
- Сволочь ты, Ванька! Кто ж такие песни бабам поет! Как по душе каким скребком!
- Вер!
Но она уже ушла по огороду в сторону хозяйской половины.
«М-да… что-то я не так… вот – «поцарапал» бабенке что-то в душе! И еще… совесть у тебя есть, Елизаров? Ты же знаешь, для чего она тебе, эта Верка!»
Совесть была… вроде бы. Но и желание… тоже было. Дилемма, блин!
Иван ушел в дом, оделся и сел за стол, тренироваться в письме. «Надо совершенствоваться! Расти над собой! Вот и тренируйся, кобель, выводи буковки!».
Но через некоторое время, через открытое окно кухни, услышал из огорода громкие голоса. Ругались Петровна и Верка. Точнее, по голосам – не ругались, а, вроде бы, спорили о чем-то, или препирались. Слышно было плохо.
Иван встал, потянулся и решил выйти во двор, покурить.
По огороду, к бане прошла Верка.
Иван выглянул за угол дома, Петровны видно не было, ушла. Из бани вышла Вера с ведром в руке, вылила на межу грязную воду.
- Вы чего там ругались? Что не поделили?
- Тебе какое дело? Поругались, да поругались… Не лезь куда не просят! – Верка была злая.
Хмыкнув, Иван отошел во двор, сел на лавку и закурил.
Через некоторое время, Вера снова вышла из бани, прошла во двор с ведрами, направляясь к калитке.
- Не ругались мы… так… поспорили чуть. Денег я в долг у нее попросила. Деньги у нас кончились, а она – ни в какую. Говорит, еще с прошлого раза не отдала, - Верка стояла, чуть покачиваясь, в раздумьях – идти дальше или спросить. Иван уже понимал, о чем пойдет речь. Ну – тут семь пядей во лбу быть не нужно!
- Вот, Петровна говорила, ты с Северов приехал. Парень денежный… дай бедной женщине рублей пять, выручи, - и Верка смотрела уже с вызовом, с усмешкой.
- Да дать-то… можно. Но…, - Иван опять прошелся взглядов по Веркиной фигуре, с головы до ног.
Та все поняла:
- Ах, ты… сопля зеленая! Вот же… Сейчас как дам ведрами, да по харе наглой, похотливой! – возмущение женщины было искренним.
А вот Иван – стушевался, все же совесть еще чуток оставалась.
Он догнал Верку уже у калитки, зашептал горячо:
- Ну стой, стой же! Погоди! Ну… чего ты. Я же слова не сказал, а ты уже – «ведрами по харе»! Ну… зачем ты так? Ну… нравишься ты мне, что уж тут! И что? Женщина ты красивая, я парень – молодой… Что не понятного-то. Это же… И что кричать-то? А ну – кто услышит? И мне – стыдоба, да и тебе – приятного мало!
Он держал ее за руки, а она отворачивал лицо.
- Да кто услышит-то… ведьма эта… к приятельнице своей ушла. Только к бане теперь вернется, - Верка говорила негромко, продолжая смотреть в сторону.
- Так… давай я сам за водой схожу. Иди, занимайся своими делами, - Иван отобрал ведра у женщины и пошел к колодцу.
Сбегав первый раз, Иван проверил чан с горячей водой, долил до полного. Потом решил сходить еще раз – в баке с холодной водой тоже место было.
Когда вернулся, подходя к бане, услышал, шорох и плеск воды.
«Верка… стираться пришла…».
Во рту разом пересохло, в голове – зазвенело. Он поставил одно ведро на землю, второе поднял выше и жадно напился из него. Потом закурил, явно пребывая в сомнениях. Папироска «вылетела» в три затяжки!
Крадучись, как кот за птичкой, Иван зашел в баню. Там было сумрачно, а со света – так вообще казалось темнотой. Зажмурившись и вновь открыв глаза, Иван увидел, что Вера стоит, наклонившись над корытом на лавке. Стояла она спиной к нему, длинная юбка была подвернута под пояс. Стройные, мускулистые, хоть и несколько худоватые ноги были оголены до середины бедер. Белели в сумраке бесстыже и притягивали взгляд. Услышав или почувствовав его, Верка замерла, а он, сделав еще шаг, обхватил ее руками за попу.
Чуть помедлив, но не дождавшись решительного сопротивления или возмущения, Иван рывком расстегнул ремень, одним движением сдернул штаны с трусами вниз, и закинув ткань юбки повыше, приник к женщине. Завозился, пытаясь в потемках, на ощупь, определиться, где здесь что. Его «что» уже буквально дымилось от нетерпения.
Хмыкнув, Вера протянула руку взад себя и все сделала сама.
«Ох… как будто в первый раз. Сейчас главное – не «отстреляться» раньше времени! Как там… дважды два… четыре. Дважды три… шесть!».
Примерно на «пяти», Вера начала постанывать, и чуть подаваться ему навстречу. В бане было слышно только прерывистое дыхание, да скамейка, с тазиком на ней, чуть постукивала ножками по полу. Потом и вода в тазике стала хлюпать, пытаясь выплеснуться им под ноги.
- В-в-в-а-а-а-н-н-я… только… не в меня! Слышишь! Не в меня!
Ваня – и слышал, и не слышал.
«Ох… сладко-то как! Как же… хорошо!». Мысли Ивана сбивались, порхали где-то под низким и изрядно закопченным потолком бани.
Но… он все сделал правильно!
- А-а-а-х… сладко как! О-о-о-х-х… что же ты, паразит, делаешь со мной! – Вера промычала грудным, низким голосом.
Она чуть выпрямилась. А он, приобнял ее за талию, не отпуская от себя, поглаживал ее, такую нежную, кожу.
- Ну… отпусти…, - женщина попыталась освободиться.
«А вот – хрен там! Еще хочу!»
Он грубовато развернул ее к себе лицом, чуть приподняв, посадил на край полка, и наклонившись, поцеловал ее – долго и нежно.
- Ох… где же ты… так целоваться научился… парнишка же еще… совсем…
- Тебе нравиться?
- Очень.
- Ну – значит и хорошо!
Он продолжал ее целовать, а сам мял ей ягодицы, поглаживал по спине, притягивал рукой за шею.
- Ваня… ну хватит… получил же свое. Отпусти! – Вера пыталась упереться руками ему в грудь, но – слабенько и неотчетливо.
Иван просунул руку между ее ног, чуть раздвинул их шире, и снова приник к ней. Сейчас все получилось сделать самому.
- Ох… как же… хорошо. Еще… еще, - Вера уже сама крепко обнимала его за шею. Дышала в шею горячо и очень-очень возбуждающе.