Пэт ухмыльнулся и подмигнул доктору Мэйбл:
– Так что мы с ним – пара уродов.
Она посмотрела на нас широко раскрытыми глазами и хотела было ответить, но доктор Арно ее опередила.
– Совсем нет, Пэт. Для вас это вполне нормально. Но у нас тут есть пары, не являющиеся идентичными близнецами. Некоторые из них – супруги, некоторые – братья и сестры; есть даже пары, образовавшиеся в результате наших исследований. Вот они и вправду являются – в каком-то смысле – «уродами». Если бы нам удалось понять, каким образом это получается у них, мы смогли бы, возможно, создать условия для того, чтобы это мог делать кто угодно.
Доктор Мэйбл поежилась.
– Какая ужасная идея! У нас и так осталось слишком мало сокровенного.
Все это я пересказал Моди (Пэт перебивал меня и поправлял), так как журналисты уже раскопали, какие дела творятся в «Генетических исследованиях», и, само собой, мы – «читающие мысли» – получили уйму дурацкого паблисити и, само собой, под влиянием глупого подзуживания со стороны Хедды Стейли, Моди начала задумываться, и вправду, может ли девушка быть уверена в приватности своих мыслей? Может, конечно же, может, я и с ордером на обыск не смог бы залезть к ней в голову, равно так же и Пэт. Моди поверила бы нам, не зуди ей Хедда все время на эту тему. В какой-то момент она почти сумела рассорить нас с Моди, но вместо этого мы прогнали в шею ее саму и стали устраивать свидания втроем до того времени, пока Пэта не услали.
Но это произошло уже к концу лета после того, как нам рассказали про Проект Лебенсраум.
Около недели до того, как окончился срок нашего контракта, нас, близнецов, собрали вместе, чтобы побеседовать с нами. В тот достопамятный первый день нас были сотни, на второй – десятки, а к концу лета – едва ли достаточно, чтобы заполнить большой конференц-зал. Рыжие были среди продержавшихся, однако мы с Пэтом не сели рядом с ними, хотя место там было: от них по-прежнему несло холодом, как от сосулек, и они оставались, как и раньше, закороченными на себя, подобно устрицам. Остальная компания к этому времени давно перезнакомилась.
Некий мистер Говард был представлен нам как уполномоченный Фонда. Он развел обычную пустую болтовню про то, как он счастлив со всеми нами познакомиться, какая это для него честь и все такое. Пэт сказал мне:
– Том, береги кошелек, этот тип вешает нам лапшу на уши. – Теперь, зная точно, что мы делаем и как, Пэт и я переговаривались в присутствии посторонних даже чаще, чем раньше. Мы уже больше не шептали, ведь нам доказали, что шепот этот мы не слышим. Но мы все же «произносили» беззвучно слова, так как это помогало быть понятым. В самом начале лета мы пытались обойтись без слов, а прямо читать мысли, однако из этого ничего не вышло. Конечно же, я мог подключиться к Пэту, но идиотское, нечленораздельное бормотание, звучавшее в его голове вместо мыслей, только смущало и раздражало. Наверное, также бессмысленно было бы вдруг оказаться в чужом сне. Так что я выучился не слушать, если только он не «разговаривал» со мной; то же самое делал и Пэт. «Разговаривая», мы пользовались словами и фразами, так же как и все остальные. Но здесь не было и следа той фантастической, невозможной, всем известной чуши о способности схватывать на лету мысли другого человека; мы просто «разговаривали». Меня только все время тревожил вопрос, почему телепатический «голос» Пэта звучал в точности, как настоящий. Пока я не знал, что именно мы делаем, меня это не беспокоило, но как только я осознал, что эти звуки – совсем не звуки, этот вопрос начал меня тревожить. Я стал задумываться, в своем ли я уме, и на протяжении недели я вовсе не мог слышать Пэта – доктор Арно назвала это психосоматической телепато-глухотой.
Она расставила все по местам, объяснив нам, что такое – «слышать». Ты слышишь не ушами, ты слышишь мозгом; ты видишь не глазами, ты видишь мозгом. Когда ты дотрагиваешься до чего-нибудь, то ощущаешь предмет не пальцами, все ощущения сконцентрированы внутри твоей головы. Уши, глаза, пальцы – это просто датчики, собирающие информацию; но только мозг вносит упорядоченность в этот хаос информации и придает ей смысл:
– Новорожденный ребенок в действительности ничего не видит, – сказала она. – Понаблюдайте за его глазами, и вы увидите, что это так и есть. Его глаза функционируют, но мозг еще не научился видеть. Как только мозг приобретает навыки выделять, такие как «видеть» и «слышать», они тотчас же становятся прочными. Каким собственно образом вы ожидаете «слышать» то, что вам телепатирует ваш близнец? Думаете, это похоже на позвякивание маленьких колокольчиков? Или на танцующие огоньки? Ни в коем случае. Вы ждете слов, и ваш мозг «слышит» слова; это такой процесс, к которому он привык и с которым он умеет управляться.