Тощий вогнал мне в плечо лошадиный шприц. Я высказал все, что о нем думаю, а вообще-то, я такими нехорошими словами пользуюсь редко. Тощий, словно глухой, даже бровью не повел; Толстый хихикнул. Я перевел взгляд на него.
– Ты тоже, – простонал я слабо, – продажная шкура.
Толстый неодобрительно поцокал языком.
– Радуйся, что мы вам жизнь спасли. – И добавил: – Только это была не моя идея, – по мне, вы просто жалкие неудачники. Но хозяину вы нужны живыми.
– Заткнись, – сказал Тощий. – Пристегни его голову.
– Да пусть хоть шею свернет. Самим бы пристегнуться. Хозяин ждать не будет.
Тощий взглянул на часы:
– Четыре минуты.
Толстый торопливо закрепил мне голову ремнем, потом они оба поспешно что-то проглотили и вкололи себе. Я как мог наблюдал.
Снова я на пиратском корабле. Тот же светящийся потолок, те же стены. Они приволокли меня в свой кубрик. Их койки стояли по бокам, я был привязан к мягкой кушетке посередине.
Они торопливо забрались в какие-то тугие коконы, похожие на спальные мешки, и застегнули молнии. И головы свои закрепили.
Мне это было неинтересно.
– Эй! Что вы сделали с Чибис?
Толстый захихикал:
– Слыхал, Тим? Ай да парень!
– Заткнись.
– Ты… – Хотелось покрыть Толстого на все корки, но уже путались мысли, каменел язык.
Я ведь собирался еще спросить о Мамми…
Все мышцы онемели. Навалилась страшная тяжесть, кушетка превратилась в камень.
Бесконечно долго я пребывал в полусне. Сначала меня раздавило; потом накатила боль, от которой хотелось вопить. И не было сил.
Но боль ушла, как и все ощущения. Исчезло тело, осталось только мое «я» в чистом виде. Мне грезился абсурд, будто я застрял в каком-то комиксе – из тех, чьего запрета добивается Учительско-родительская ассоциация, – и его злобные персонажи всячески глумились надо мной.
Кушетка сделала кульбит, а ко мне вернулось тело вместе с головокружением. Через несколько веков до меня дошло, что мы проделали полупетлю. В минуты прояснений осознавалось, что мы летим очень быстро, с чудовищным ускорением. Должно быть, полпути уже одолели. Сколько будет бесконечность плюс бесконечность? Получается восемьдесят пять центов плюс налог с продаж, но кассовый аппарат со звоном обнуляется, и начинай сначала…
Толстый отстегнул ремень с моей головы. Тот, успевший прирасти, отошел с куском кожи.
– Просыпайся, пацан! Время не ждет.
Я лишь закряхтел. Тощий развязывал меня. Ноги не слушались и страшно болели.
– Вставай!
Я попробовал и не смог. Тощий схватил мою ногу и стал массировать. Я завопил.
– Предоставь это мне, я был тренером.
Толстый знал, что делает. Я вскрикнул, когда его большие пальцы впились мне в икры, и он тут же остановился.
– Что, слишком грубо?
Я не смог даже ничего выговорить.
Он все разминал меня и приговаривал почти игриво:
– Пять дней при восьми g – это не прогулочка… Ничего, восстановишься. Тим, давай шприц…
Тощий вогнал мне иглу в левое бедро. Укола я почти не почувствовал.
Толстый рывком усадил меня и сунул в руки чашку. Я подумал, что это вода, но оказалось что-то другое, и я поперхнулся. Толстый подождал, потом снова протянул мне чашку:
– Теперь пей.
Я выпил.
– Ладно, вставай. Каникулы закончились.
Пол заходил ходуном, и я схватился за Толстого, пережидая головокружение.
– Где мы? – прохрипел я.
Толстый ухмыльнулся, как будто готовился отмочить невероятно смешную шутку:
– На Плутоне, конечно. Славное местечко, прямо курорт.
– Заткнись. Пусть пошевеливается.
– Встряхнись, малыш. Не заставляй хозяина ждать.
Плутон! Не может быть; никто не забирался так далеко. Да что там, никто еще не пытался долететь хотя бы до спутников Юпитера. А Плутон гораздо дальше…
Мозги совершенно не работали. Последняя передряга напрочь вышибла меня из колеи, и я уже отказывался верить тому, что испытал на собственной шкуре.
Но Плутон!
Удивляться времени не дали; мы полезли в скафандры. Я и не надеялся, что Оскара тоже прихватили, и так обрадовался, что обо всем забыл. С ним не церемонились, просто свалили на пол. Я наклонился над ним, превозмогая судорогу во всех мышцах, и осмотрел. Кажется, целехонек.
– Надевай! – приказал Толстый. – Хватит копаться.
– Ладно, – ответил я почти радостно. Потом замялся. – Знаете, у меня кончился воздух.
– Разуй глаза, – велел Толстый.