Она поспешно выпустила ее.
– Да, Кип. Я запомню.
– Спасибо. Еще одно. Мне крепко досталось?
– Хм! Еще как!
– Ладно… У них есть эти… хм… корабли для складок, которые летают мгновенно. Почему же ты не попросила их подбросить меня до дому и запихнуть в больницу?
Она была в нерешительности.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хм… Прекрасно чувствую. Только мне, похоже, сделали блокаду позвоночника или что-то в этом роде.
– Что-то в этом роде, – согласилась она. – Есть ощущение, что выздоравливаешь?
– Черт побери, я просто здоров!
– Нет. Но ты выздоровеешь. – Она внимательно посмотрела на меня. – Сказать тебе как есть, Кип?
– Валяй!
– Если бы тебя доставили на Землю, в самую наилучшую больницу, ты был бы «безнадежным случаем». Понял? Ни рук, ни ног. А здесь ты совершенно поправишься. Никаких ампутаций, ни мизинчика.
К чему-то подобному Мамми меня уже подготовила. Я лишь спросил:
– Ты уверена?
– Уверена. И в том и в другом. Ты поправишься. – Вдруг ее лицо скривилось. – Ну и видок у тебя был! Мне теперь кошмары снятся.
– Зачем тебе позволили смотреть на меня?
– Да просто не могли запретить. Я ведь твоя ближайшая родственница.
– Надо же! И кем назвалась, сестрой или племянницей?
– Чего? Да я и есть твоя ближайшая родственница.
Я чуть было не сказал, чтобы не придуривалась, но вовремя прикусил язык. Мы единственные представители рода человеческого в радиусе ста шестидесяти триллионов миль. Как всегда, Чибис была права.
– Так что пришлось давать им разрешение, – продолжала она.
– На что? Что они со мной делали?
– Ну, сначала сунули тебя в жидкий гелий. Продержали там целый месяц, а я была вместо морской свинки. Потом, три дня назад – три наших дня, – дали тебе оттаять и приступили к восстановительным процедурам. С тех пор ты поправляешься.
– А сейчас в каком я состоянии?
– Ну… ты снова отрастаешь. Регенерируешь. Кип, это не кровать. Просто так выглядит.
– А что же это?
– У нас нет подходящего термина, а их слово я не смогу произнести – слишком высокие звуки. Но все, начиная отсюда, – она похлопала по простыне, – и донизу, целая комната под тобой, – все это тебя лечит. Ты весь в проводах, как сцена на рок-концерте.
– Хотелось бы посмотреть.
– Боюсь, что нельзя. Ты еще не знаешь всего, Кип. Им пришлось срезать с тебя скафандр.
Это меня ужалило в сердце сильнее, чем известие о моем плачевном состоянии.
– Что? Оскара! Его разрезали? Я имею в виду мой скафандр.
– Я знаю, что ты имеешь в виду. В бреду ты постоянно обращался к Оскару, да еще и отвечал вместо него. Иногда кажется, что ты шизик, Кип.
– Ты спутала, малявка, – это раздвоение личности. А ты, кстати, параноик.
– Да это мне сто лет известно. Но я хорошо адаптировалась. Не желаешь ли повидать Оскара? Мамми сказала, ты захочешь, чтобы он был рядом. – Она открыла шкаф.
– Погоди! Ты же сказала, что его разрезали!
– И починили. Как новенький, даже лучше.
Время, милая! Помни, что я тебе говорила.
– Иду, Мамми! Пока, Кип. Я скоро вернусь. Буду очень часто тебя навещать.
– Ладно. Оставь шкаф открытым, чтобы я мог видеть Оскара.
Чибис навещала, но не «очень часто». Я не обижался, во всяком случае не сильно. Ее окружали тысячи «познавательных» вещей, в тысячи мест она могла сунуть свой любопытный нос, и все такое новое и интересное – она была увлечена почище щенка, жующего тапку. У наших хозяев от нее голова шла кругом.
Но и я не скучал. Я поправлялся, а это работа серьезная, скучать не приходится. При условии, что вы счастливы, – а я был счастлив.
Мамми я тоже видел редко. Было понятно, что она очень занята, хоть и являлась на мой зов не позже чем через час и никогда не спешила уйти.
Она не была ни сиделкой, ни врачом. За мной ухаживал целый штат врачей, ловивших каждый удар моего сердца. Если я не звал (шепот слышали не хуже крика), они не появлялись, но вскоре я понял, что комната нашпигована микрофонами и телеметрией, как корабль на испытаниях. Кровать оказалась устройством, по сравнению с которым наши «искусственное сердце», «искусственные легкие» и «искусственные почки» – как детская коляска рядом со сверхзвуковым почтовым «локхидом».
Этого устройства я так и не увидел (веганцы не поднимали простыню, разве что когда я спал), но знаю, что оно делало. Заставляло тело самоисцеляться – не зарубцовывать, а восстанавливать. На такое способна любая устрица, а морская звезда делает это так ловко, что можно разрубить ее на кусочки и получить тысячу новеньких морских звезд.