Но смыться не удалось. Я услышал громкий свист и оклик:
– Эй, парнишка! Эй, ты!
Слова были не английские, но я достаточно хорошо их понял. Вопли исходили из следующей по коридору арки. Я помедлил, а потом двинулся к ней, тем более что Чибис была уже там.
В дверях маячил мужчина лет сорока пяти. Точно не неандерталец; вроде цивилизованный. Одет в длинную и тяжелую шерстяную тунику, подпоясанную так, что получалось подобие килта. Ноги, обтянутые шерстяной тканью, обуты в короткие, тяжелые, сильно поношенные сапоги. На перевязи висел меч, тоже тяжелый и короткий; с другого бока к поясу крепился кинжал. Волосы были пострижены, лицо побрито, но не день и не два назад – на щеках седая щетина. Лицо не дружелюбное, но и не злобное – просто настороженное.
– Спасибо, – сказал он хрипло. – Ты тюремщик?
Чибис ахнула:
– Да это же латынь!
Как надо поступить, когда вслед за троглодитом встречаешь легионера? Я ответил:
– Нет, я сам заключенный.
Это я произнес на испанском и повторил на очень приличной классической латыни. Я воспользовался испанским, потому что Чибис немного ошиблась. Это была не совсем латынь, не латынь Овидия или Гая Юлия Цезаря. Но и не испанский. Скорее что-то среднее, со страшным акцентом и прочими нюансами. Но общий смысл я понимал.
Он пожевал губу и сказал:
– Плохо. Третий день взываю к страже, а явился заключенный. Но с судьбой не поспоришь. Почему у тебя такой выговор?
– Извини, амиго, мне тоже нелегко тебя понимать. – Я повторил на латыни, потом прикинул различия и добавил на самодельном промежуточном наречии: – Говори помедленнее, хорошо?
– Я говорю так, как желаю. И не смей называть меня «амиго»; я римский гражданин, поберегись.
Это, конечно, вольный перевод. Думаю, совет римлянина звучал грубее. Он был похож на одну испанскую фразу, несомненно очень неприличную.
– Что он говорит? – допытывалась Чибис. – Это же латынь, да? Переведи!
Я был рад, что она ничего не поняла.
– Ужели, Чибис, не знакома ты с языком поэзии и науки?
– Слушай, не умничай! Скажи!
– Не лезь, малявка. Потом переведу. Я и так за ним не успеваю.
– Что за варварская тарабарщина? – надменно вопросил римлянин. – Говори разумно, не то получишь десять ударов мечом плашмя!
Казалось, он опирался на воздух. Я потрогал. Воздух оказался твердым; я решил не обращать внимания на угрозы.
– Разумнее у меня не получается. Мы говорили между собой на своем языке.
– Хрюкают только свиньи. Пользуйся латынью, если способен. – Он посмотрел на Чибис, будто только что ее заметил. – Твоя дочь? Не продашь? Было бы у нее на костях мясо, дал бы полдинария.
Чибис взбеленилась.
– Это я поняла! – рявкнула она. – Выходи и защищайся!
– Скажи это по-латыни, – посоветовал я. – Если поймет, наверное, отшлепает.
Она немного сконфузилась.
– А ты ему позволишь?
– Ты же знаешь, что нет.
– Пошли обратно.
– Я это предлагал и раньше. – Я повел ее мимо убежища пещерного человека к нашим апартаментам. – Чибис, я вернусь и потолкую с благородным римлянином – может, что интересное узнаю. Не возражаешь?
– Конечно возражаю!
– Будь умницей, солнышко. Если бы эти арестанты представляли угрозу, Мамми предостерегла бы нас. А она лишь сказала, что здесь есть земляне.
– Я пойду с тобой.
– Зачем? Я расскажу тебе все, что выясню. Может быть, поймем, что это все означает. Как здесь оказался римлянин? Его продержали в холодильнике пару тысячелетий? Когда он очнулся? Известно ли ему что-то, чего не знаем мы? У нас неприятности, и нужна вся информация, какую только можно добыть. Ты здорово поможешь, если не будешь соваться. Боишься – позови Мамми.
Она накуксилась:
– Я не боюсь. Ладно, будь по-твоему, раз ты так хочешь.
– Хочу. А ты пока пообедай.
Собаколикий троглодит не показывался; впрочем, я и не приближался к его двери.
Интересно, если корабль способен мгновенно прыгать через пространство, не может ли он точно так же проскакивать по шкале времени? Не противоречит ли это математике?
Легионер у своей двери все еще подпирал стенку. Он взглянул на меня:
– Я приказал тебе быть здесь. Ты что, не слышал?
– Слышал, – подтвердил я. – Но с такими манерами ты ничего не получишь. Я тебе не раб.
– Твое счастье!
– Поговорим мирно? Или я ухожу.
Он оглядел меня.
– Мир. Только не шибко умничай тут, варвар.
Его звали Юнио. Он служил в Испании, в Галлии, потом перешел в Шестой легион – «Победоносный», известный, как он считал, каждому варвару. Этот легион квартировал в британском Эборакуме, к северу от Лондиниума. Юнио заслали в глушь, но зато повысили в звании до центуриона (он произносил «кентурио») – что-то вроде старшины роты. Ростом он был ниже меня, но я не хотел бы встретиться с ним в узком переулке. Да и в широком тоже.