Уже прошло некоторое время после его вторичной поездки в Каунас, и душевные раны снова начали заживать.
Приближалась зима…
15. Батон хлеба
После разрыва с Санитаром, Саша снова стал посещать Подвал. За долгое время, что он здесь не был, почти ничего не изменилось. Володя Романов всё так же сидел с паяльником. По всем стенам размещались стеллажи с разнообразными приборами. Саша Наумов работал за другим столом. Инженер Коваль тоже был занят чем-то своим. Все собирали различные узлы всё той же радиостанции, и не одной, а сразу нескольких, благодаря специализации и распределению труда.
Саша поздоровался с каждым по очереди за руку, как это было принято у заводских, поинтересовался у Володи о его автомобиле.
— Если ты хотя бы немного ударил машину, — отвечал тот Сашке, после некоторой паузы, — То все подвижные части смещаются. Мотор начинает работать с трудом, пожирать много бензина. Эксплуатация такой машины становится нерентабельной. Понял? Твою мать, налево, едрёна вошь, раз эдак тебя!
Завершив своё объяснение этой концовкой, он замолчал, углубившись в своё дело. Потом, чувствуя объяснение не вполне достаточным, добавил:
— Я новую машину купил. А ты, где, твою мать, был всё это время?
— Да, как сказать… — Саше не хотелось ничего рассказывать о себе. Он и не мог сообщить ничего такого, что было бы интересно и понятно этим людям. Выходило, будто, чуть ли не больше года он ничего не делал…
— Работы разные менял… Меня теперь не везде принимают из-за "жёлтого билета"…
— Мне Наумов говорил… — сочувственно сказал Романов. — Ты в больнице был вроде?…
— Да…
— И где ты сейчас?
Подошёл Наумов, оторвавшись от работы. Остановился рядом, заулыбался.
— Я сторожем работаю во Вневедомственной охране.
— Э! Неплохо! — парировал Романов. — Вот, Наумов у нас тоже в "Охране" работает, только не во Вневедомственной, а наоборот — в Ведомственной…
— Правда? — переспросил Сашка, лишь бы сказать что-то. — А что это за Ведомственная Охрана такая?
— Да, он так… треплется! — ответил Наумов, не желая продолжать разговор на эту тему.
— Ну, а всё-таки? Где это? Чем там занимаешься?
— Да так, есть одно место…
— И что же это за место? Может быть, меня устроишь по знакомству?
— Нет. Тебя туда не возьмут… Короче, не спрашивай — не отвечу. Нельзя. Понял?
— Хорошо. Нельзя — так нельзя! — В неопределённом ответе товарища Саша смутно почувствовал, что-то отталкивающе-знакомое и почему-то вспомнил, как в психбольнице стукач говорил ему: "Догадываешься, кто — я?"
И наверное, почувствовав напряжённость возникшей ситуации, Наумов вдруг засмеялся:
— А ты помнишь, Шура, как мы праздновали День Победы, слушали "Jesus Christ — Super Star"?
— Помню… Как не помнить…
— А помнишь, как мы попали под проливной дождь и вымокли до нитки и шли от самого Садового Кольца до Подвала в одних трусах!?
— Помню! Здорово было! Весело!
— Эх, Шурка, друг!! — Наумов обхватил Сашку за плечи, похлопал рукой по спине.
— Да, Саня! — ответил Сашка. — Было время — не вернуть… Ну а тут как у вас всё? По-прежнему? А где все другие ребята? Как ты, инженер? — Саша обратился к Ковалю, до сих пор не проронившему ни слова.
— Я всё так же! — ответил тот, не отрываясь от своего дела.
— Он всё так же не пьёт — пошутил Романов. И Наумов засмеялся.
— А что — Потапкин?
— А Потапкин твой — сукой оказался! — вдруг встрепенулся Романов и бросил паяльник на стол. — Наумов поспешил его поднять и уложить на подставку.
— А что такое? — удивился Сашка.
— Иуда — предатель! Вот что! — Романов вытащил из кармана пачку "Столичных" закурил.
Выпустив дым, он продолжал:
— Юрку помнишь? Был тут один тоже! Так вот они, оба, суки, захотели меня подсидеть! Короче, заложили. Но не тут-то было! Они, дерьмо, не знали, что у меня есть свои люди на Заводе. Теперь им обоим пинка под зад дали. И оттуда и отсюда. Если встретишь кого, пошли обоих на…!!!
Выматерившись смачно, он снова взялся за паяльник, продолжая курить.
— Ну и дела! — посочувствовал Саша. — Видать много воды утекло, пока меня тут не было… А что с Баклановым и Окапой? А что с Клацем?
— Окапа и Мишка Бакланов тут бывают часто… — ответил Наумов.
— Это с каким ещё таким Клацем?! — прервал его Романов, поворачиваясь снова к Сашке и ехидно улыбаясь. Наумов при этом хмыкнул и затем издал какой-то неопределённый звук.
— Ну, тот, что сваркой тут занимался, — пояснил Саша, удивляясь, что его не понимают.
— А! Это тот еврей черномазый, что ли? — Романов всё ещё улыбался, продолжая курить. — Покажи ему, — кивнул он Наумову, — Чернозадого…
Наумов потянул Сашку за рукав. Они обошли вокруг стены, отгораживавшей пол — комнаты, и Саша увидел Клаца…
Он лежал на составленных в ряд стульях, мертвецки пьяный. Очки съехали с его лица, готовые оторваться и упасть. Одна рука свисала до пола. Грязные ботинки, в глине, оставались на ногах. Он был в испачканном известью пальто. Под столом валялась пустая бутылка из-под водки и батон белого хлеба.
— Что же его так забрало здорово? — спросил Сашка Наумова.
— Баба… — ответил тот.
Они вернулись к Романову.
— Видел, что бывает! — заметил тот. — А ведь, говорили ему: "Брось свою шлюху!" Не слушал друзей! Теперь, вот, остался без квартиры, без машины и без штанов…
— Что же он теперь? — Саша не знал, что сказать.
— А ничего! Проспится — за бутылкой побежит… — Романов снова погрузился в работу.
— А я, вот, совсем забыл радиотехнику… — начал Саша о главном, ради чего пришёл. — Что можно бы поделать тут?
Но Романов ничего ему не ответил, занятый пайкой. Наумов тоже отошёл к своему столу. Саша потолкался, походил по комнате, рассматривая приборы, на стеллажах, снова вернулся к Романову, спросил, не нужно ли чем помочь.
— Ах, блин! Твою мать! Налево! Ты не видишь, растудыть, что люди заняты!? Работать захотел?! А где ты был всё это время?! Вон там — комната другая! Ни одна сука не хочет ничего делать! Все приборы на полу уже целый месяц лежат! По стеллажам ни одна падла не желает расставить! Уваливай отсюда! К едрёней воши! Чтобы я тебя тут больше не видел!
Саша, слегка опешив, вышел из комнаты. Он хотел было совсем уйти. Но вспомнил, что с Романовым случались и раньше такие приступы матерного невоздержания, направился в другую комнату, посмотреть, что же это за приборы, о которых тот упомянул.
Там, действительно, на полу стояла различная аппаратура: осциллографы, генераторы, блоки питания и прочая техника, с которой Саша и знаком не был. И подумав немного, он стал их передвигать, поднимать, ставить один на один, делая из них подобие лестницы, чтобы было легче поднимать каждый следующий и водружать по очереди на первый, второй и третий уровень стеллажей. Так когда-то древние полинезийцы поднимали своих каменных идолов на острове Пасхи, о чём он читал в книге Тура Хейердала. Часа через два, когда пол был свободен от техники, юноша прошёл в туалет, где натолкнулся на пьяного Клаца. Увидев Сашку, он, конечно, его не узнал, но в качестве оправдания громко сказал заплетающимся языком:
— Я — позор еврейской нации! — И задев его плечом, вышел.
Помыв руки, и Саша тоже вышел прочь, прощаться ни с кем не стал, поднялся из Подвала на улицу.
16. Трусы
— Вот тебе несколько трусов! — сказала мать, подавая Сашке какие-то тряпки. — От тётки, — добавила она, — Остались… Лёшкины, пропойцы. Она его теперь навсегда бросила, пока он не загнулся совсем!
— Я не буду носить чужие! — возразил Сашка.