Татуированный с ног до головы, говорящий на слегка акцентированном русском и мрачный спросонья зубастый иномировой чёрт впечатление производил серьёзное. Соседка шумно сглотнула, но дар речи вновь благополучно обрела:
— Так я зачем пришла-то, — пробормотала она, растеряв львиную долю куража. — Вот, забирайте это… животное. Я, как только эту тварь увидела, то сразу поняла, чья она, — женщина с нервным смешком сунула мне в руки упирающуюся цвиэски (ящерка в прямом смысле вошла во вкус резиновых перчаток). — А цветы всё равно бы помёрзли, Триада с ними…
От сердца у меня отлегло, я прижала к себе непокорное пресмыкающееся, отступив на шаг назад, уперевшись спиной в Илара (исключительно для блага соседки — уж больно плотоядно он на неё поглядывает). Неизбежные пикантные сплетни о моей личной жизни — сравнительно ничтожное последствие моего триумфального возвращения в столицу. Соседка уже собралась лишить нас своего общества, как вдруг остановилась на полпути к лестнице, покопалась в кармане халата и извлекла на свет Божий слегка помятый конверт, протянув его мне со словами:
— Вот, чуть не забыла, ящики-то почтовые у нас почти все доломали, я почту и храню. Сегодня утром смотрю — батюшки! — документ серьёзный, печати царские стоят — на ваше имя письмецо пришло, — она как-то странно дёрнула ртом, будто бы в подобии странной улыбочки, и, шлёпая тапочками, стала спускаться вниз.
В гробовом молчании я терпеливо ждала, когда на четвёртом этаже хлопнут входной дверью и загремят архаичными замками с дверными цепочками. Пульс бухал где-то в печёнках, комок тупой боли и гнетущего предчувствия уютно угнездился в солнечном сплетении. Щурясь при тусклом свете, льющемся из грязных окон лестничной клетки, я внимательно рассмотрела плоский конверт из плотной белой бумаги, машинально смахнув с гербовых печатей хлебные крошки, поселившиеся на них после кратковременного пребывания в халате Ираиды Константиновны.
Необходимый официоз соблюдён. Курьеры оказались на диво расторопными. Я несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь подавить зачинавшуюся панику, очень спокойно закрыла входную двери, посадила на пол цвиэски, тут же принявшуюся брезгливо чиститься после бесцеремонной хватки соседки, и поддела ногтем гербовые печати, аккуратно вскрыв конверт. Письма такого разряда никогда не рассылают в электронном виде — Государь может позволить себе шикануть и свести тысячи гектаров лесов Сибирского архипелага на пригласительные. Содержание выпавшего из конверта листа плотной бумаги было мне и так приблизительно известно.
«Во избежание непонимания г-же Морруэнэ для выяснения и обсуждения некоторых спорных вопросов явиться не позднее 18:00 18 октября 2281 года».
Куда явиться пояснять и не требовалось — печати говорили сами за себя. Пока я читала, нелюдь с интересом заглядывал мне через плечо, но потом сдался и совершил почти невозможный для Наставника поступок — добровольно сознался в собственном невежестве.
— Что это? Прочитай.
Я поворчала для порядка, как это они, ликбезы недострелянные, грамоте нашей не обучены, а говорят так складно, но его просьбу послушно выполнила. Больше всего в тот момент мне хотелось, чтобы этого дня не было вовсе. Я уткнулась лбом в холодную стену коридора и судорожно вздохнула.
— Мор, — осторожно произнёс Илар, склонившись ко мне. — Мор, судя по вашей дурацкой временной системе, у нас есть часов восемь времени ещё, а это не так уж мало…
— «У нас»? — я вложила в это уточнение все доступные на данный момент запасы недоверия с презрением пополам. — Мы больше ничего друг другу не должны — ты корыстно не дал мне сдохнуть, а я оптом и совершенно непреднамеренно спасла твою шкуру вместе со своей от советников. То, что происходит сейчас — моё личное дело. И мои проблемы, — глухо отчеканила я.
Илар страдальчески поморщился, видимо, силясь подобрать нужные слова для того сумбура, что творился у него в голове, и мужественно продолжал:
— Просто… у вас есть нелогичное понятие, «одиночество в толпе». Но у тебя сейчас похожая ситуация. Нет союзников, — безжалостно констатировал он. Я вынуждена была с ним согласиться. Однако, нелюдя несло дальше по волнам косноязычия: — И… и я хотел сказать, что я с тобой, Морру. Просто так.
Илар сделал, было, движение, чтобы похлопать меня по плечу, но потом одумался и досадливо зашипел. Было невооружённым глазом видно — нелюдь уже сам пребывал в тихом ужасе и смиренном раскаянии от только что сказанного. Мне хотелось прижаться к Итаэ’Элару, ощутить, как его сердце гонит по жилам слишком горячую для человека (тридцать восемь целых и четыре десятых градуса по Цельсию) кровь, просто поверить ему по-настоящему, в первый раз, но я… я не посмела. Не посмела ещё больше осложнять ситуацию. (Какая я тогда была молодец. Жаль, что недолго).