— Успокойся. Ты не можешь ничего изменить, и всё будет идти так, как идёт. Бездна знает, может, это только начало лучшего этапа жизни…
От крайнего шока я даже забыла, что надо отстраниться и продолжать плакать (для закрепления, так сказать, успеха и дальнейшей стимуляции чувства сострадания, естественно). За всё время нашего знакомства нелюдь старался даже случайно не прикасаться ко мне, словно я была прокажённой, не говоря уж о каких-то там панибратствах — эпсилонцы крайне щепетильно относятся к границам своего личного пространства. И он никогда раньше не говорил со мной так. Так, будто мы вовсе не представители враждебных друг другу видов. Так, будто мы…
Он не прикасался ко мне потому, что я, как ни похожа, всё-таки не Аме? Что изменилось сейчас? Я обмякла и прижалась к тёплому боку Илара. Он задумчиво гладил меня по волосам — так гладят кошек, запрыгнувших на колени, чтобы помурлыкать.
— Ты отлично копируешь человеческие модели поведения, нелюдь, — прокомментировала я спустя несколько минут, намеренно следя за его реакцией.
— Я только усугубляю ситуацию…
— Что ты имеешь в виду? — непонимающе пробормотала я, заглянув ему в лицо. От его тепла я разомлела.
— Проблема в том… — он выдохнул, замявшись в определении. — Не знаю, зависит ли это от того, что ты — Шаэррат Аме… такого вообще не должно быть…
— Чего не должно быть? Типа, чтения мыслей? — спросила я, выпрямившись и отстраняясь от нелюдя.
— Мысли нельзя читать, человек. Я объяснял тебе, почему, — раздражённо перебил меня Илар, смерив взглядом, которым одаривают дебилов. Я поёжилась. — Просто мне понятна… я чувствую систему, вокруг которой формируется твоя тшасс’аарб, и на этой основе могу предугадать с большой вероятностью, в каком ключе ты будешь думать в следующий отрезок времени. Всё это не должно быть так просто, как получается с тобой. Конечно, будь ты со мной…
— … одной крови? — подсказала я, невесело усмехнувшись.
— … одного вида, будь мы знакомы достаточно долгое время, или…
«Или будь Морруэнэ такой же, как Ал’Ттемекке», — прошипел мстительный внутренний голос, но я честно постаралась его заткнуть. Я склонила голову набок и, пытливо воззрившись на нелюдя, напомнила:
— Или?..
Он помотал головой.
— Нет. Исключено. Не может быть.
— Тогда почему я не могу… угадать, о чём думаешь ты? — не успокаивалась я.
— Ты никогда не пробовала это делать, — отмахнулся нелюдь, давая понять, что разговор на эту тему окончен.
Тогда мне казалось, что события последних дней, которые заставили меня и нелюдя действовать сообща, выживать вместе, связали нас куда крепче, чем какие-то непонятные психофизические явления моей ауры, о которых говорил Итаэ. Жаль, всё-таки хотелось верить, что Итаэ’Элар ненавидел меня чуть меньше, чем других людей, не только из любопытства. Впрочем, это всё не важно — я потрясла головой, ощущая тяжесть и оцепенение мыслей, слёзы давно уже высохли.
Илар и так на диво разоткровенничался, поэтому бесполезно было раньше времени расспрашивать его о том, что он рассказывать не пожелал. За всё время нашего знакомства он вёл со мной какую-то игру, правила которой я так и не уяснила, раскрывая карты только тогда, когда кривая ситуаций выворачивала на выбранную им дорогу. Сам того не зная, Илар научил меня затаиваться и выжидать — а к этому меня признавали неспособной лучшие Охотники Старой Москвы. И я была благодарна ему хотя бы за это (хату свою, что ли, завещать ему в благодарность? Да нет, обойдётся.)
«Я подожду» — решила я про себя, укладываясь ближе к нелюдю, растянувшемуся на кровати, и закрыла глаза. Впрочем, Илар и не думал так легко угомониться:
— Решила, куда пойдёшь завтра?
— Омега двадцать девять.
— Омега — человеческая колония, — резонно заметил он.
— На могилку к родственникам схожу.
Нелюдь совершенно по-человечески протянул «а-а-а», а потом не выдержал и спросил:
— Захоронение?.. вы хороните в земле?
Я нехотя открыла глаза, покосилась в его сторону, пожала плечами и проворчала:
— У ваших какие-то предубеждения по этому поводу?
— Слишком долго ждать, пока станешь ничем — солнце Бездны не будет ждать так долго, — ответил Илар беззаботно.
Я знала, что правил памяти усопших на эпсилоне не существует — своих мертвецов они кремируют и, ничтоже сумняшеся, развеивают прах над океаном, чтобы никогда больше не вспоминать имён умерших… что-то тут не вяжется. Я нахмурилась: