Кафе «Аврора» отличалось от многих других разве что близостью к реставрационной мастерской и художественному училищу. В остальном ничто не напоминало о богине утренней зари — «розовоперстой», «прекраснокудрой», как называли ее поэты; все обычно — крохотная эстрада, буфет с пыльными бутылками марочного коньяка, музыкальный агрегат. В «Аврору» шел народ легкий, тянувшийся к общению: многие были знакомы, у каждого третьего имелось излюбленное место.
Кремер прошел к столику у окна, между эстрадой и буфетом. Соседние столы были сдвинуты, там расположилась шумная компания. Кремер понял, что это студенты, будущие художники.
Долго ждать ему не пришлось: у входа мелькнули потертый портфель, развевающаяся курточка Терновского. На ходу отвешивая поклоны, коллекционер направлялся к столику Кремера.
— Добрый вечер, не занято? — спросил Терновский.
Кремер кивнул.
Официант появился как из-под земли, щелкнул автоматическим карандашом:
— Рекомендую салат «Столичный», суфле из курицы… Есть свежий сыр…
Приняв заказ, официант быстро исчез.
В кафе было шумно: из музыкального агрегата доносились четкие удары бит. За соседним столом переговаривались молодые художники:
— За бычий счастливый глаз! За Сезанна!
— Что Сезанн! У нас все саратовское училище писало под Сезанна!
— Сегодня Сезанн, — вздохнул Терновский, он не мог сидеть молча, — завтра другой. Помню, когда все на работе, дома, в метро читали Ремарка. Да. Его сменил Хемингуэй…
Кремер кивнул:
— Камю, потом Фолкнер. Обидно за литературу — значительные писатели! А их меняли, как сезонное платье. — Мода. — Кремер воспользовался случаем, чтобы поддержать разговор. — Немало людей клянется сегодня Фолкнером, а предпочитает Хейли! Разве с иконами не то же самое?
— С иконами сложнее, к моде прибавляется корысть.
— Иконописцы существуют отдельно от икон — обидно! Имя устанавливает связь между нами и художником. Как все изменилось, когда мы узнали о Тордоксе!
— С Тордоксой тоже неясно. Гипотеза, не больше, — Терновский словно проверял его.
— Согласен: Тордоксы нет в письменных источниках. А много ли раз упомянуты в них другие иконописцы? — Кремер отложил вилку. — Феофан Грек, например?
— Великий Феофан Грек, — важно кивнул Терновский, — да!
— Три раза в летописях. Это не считая письма старца Епимиря. А о Дионисии? Нам не осталось даже дат жизни и смерти Андрея Рублева.
— Парадокс, вы правы.
— Он убивает рутину!
— «Истина — в парадоксе»! Согласен. Дело не только в этом…
С минуты на минуту должна была появиться Позднова. Терновский поглядывал на дверь.
— Что-то делается, и это уже хорошо. Взять выставку в Залесске. В Ленинграде выходит работа. У нас, в Москве, скоро разрешатся обещанным каталогом. Известно вам, что Тордокса перешагнул рубеж?
— В печати промелькнуло…
— Любуйтесь! — Терновский достал из портфеля журнал. С титульного листа, сверкая всеми красками древней палитры, задумчиво смотрел торженгский «Апостол Петр». — Это каталог предстоящей в мае международной выставки.
— О-о! Откуда, если не секрет?
— Зарубежный корреспондент, коллекционер, когда-то приезжал в нашу страну, — разговаривая, Терновский прислушивался к собственному голосу, — теперь я собираюсь к нему в гости.
За соседним столиком поутихли, заинтересованные их разговором.
Кремер развел руками.
— Завидую, о таком корреспонденте можно только мечтать…
— У меня два экземпляра, — великодушно предложил Терновский. Он не был похож ни на одного из тех коллекционеров, с которыми Кремер за это время имел дело. — Хотите?
— С автографом известного собирателя икон!…
— Ну что ж, — Терновский расписался на обложке жирным фломастером, — буду рад.
— Весьма признателен.
На эстраде появился небольшой инструментальный квартет. Кремер посмотрел на часы.
— Ждете кого-нибудь? — спросил Терновский.
— Одного человека, видимо, он не придет.
— Я жду приятельницу, — Терновский кивнул на свободный стул. — Из Залесска.
— С выставки?
— Она там работает. Мне нужно обязательно ее дождаться. Дело в том, что завтра меня уже не будет в Москве. Я еду в Закарпатье.
— Ловите жуликов где хотите, только не под сводами музея… — Позднова тряхнула рыжеватой, перетянутой резинкой косицей. Челка рассыпалась, закрыла лоб. — Не в залах!…
Ненюков предполагал, что так и будет, но без руководителей выставки осуществить задуманную операцию было невозможно.
— Против! Тысячу раз против!…
— Экспонаты будут заменены.
— Где вся обстановка — воздух, стены освящены близостью величайших имен!
Разговор обещал быть долгим.
Ознакомившись с рапортом Ненюкова, предполагавшего возможность кражи на выставке в Залесске, следственное управление поручило уголовному розыску срочно подтвердить либо опровергнуть гипотезу инспектора по особо важным делам. Учитывая срок закрытия выставки, на выполнение поручения оставалось несколько часов.
Ненюков предложил план операции. Дать возможность преступникам заполучить несколько малоценных икон, организовать наблюдение и задержать вместе с перекупщиком. Только так можно выйти на иконы, похищенные у онколога, на «Святого Власия», раскрыть убийство Смердова. Пока план обсуждался, Ненюков приступил к практическим мерам, генерал Холодилин поддержал его.
— Операцию готовить в полном объеме! — Не отменяя приготовлений, он, однако, поручил проверку этой версии одному из своих осторожных молодых референтов — майору Несветаеву.
Теперь Несветаев тоже сидел у Поздновой, неприметный, скованный, с широко посаженными глазами, и, не отрываясь, конспектировал.
— С годами, — говорила Позднова, — люди будут все больше стремиться познать истоки! Вглядываться в дошедшие сквозь века сарматские узоры вышивок, в символически-культовую резьбу прялок, краски древних икон… В знаки далекого времени, когда человек ежедневно соприкасался с искусством и был художником сам! Понимаете, через много лет уже станет неважно, как наш далекий предок называл лицо, изображенное на куске дерева, — Спас ли, Сын Человеческий или Учитель Праведности. На первый план выдвинутся представления о справедливости, которые связывались с ними… Мы отвечаем перед потомками. Понимаете?
— Я милиционер, я должен думать о том, как вернуть похищснныс шедевры — «Сказание о Георгии и змие», «Святого Власия»…
— «Святого Власия»?!
— Смердов убит, — Ненюков кивнул. — Вы не знали?
— Фадей Митрофанович?
Несветаев захлопнул блокнот, осторожно встал, отошел к висевшей на стене репродукции. О нем сразу забыли.
— Можете сказать, как это случилось?
— Преступников было двое. Они обманом добились, чтобы Смердов показал им икону, потом убили. Скорее всего, с теми же двумя нам предстоит встретиться сегодня на выставке…
Позднова молчала. Несветаев дипломатично рассматривал репродукцию — изнывающий от жары дворик в Севилье.
— Но все ценное!…
— Будет надежно укрыто.
На столе перед Поздновой лежали сигареты, Ненюков посматривал на распечатанную пачку.
— Хорошо. — Позднова невольно взглянула на часы: ее ждали в «Авроре». — Я согласна…
Когда они возвращались в управление, Несветаев спросил:
— Почему вы считаете, что кража произойдет в день закрытия?
— В этом случае она будет обнаружена позднее. Преступник надеется скрыться раньше, чем начнется розыск, — ответил Ненюков.
— Неубедительно.
— Так бывало не раз.
Несветаев заглянул в блокнот.
— Вы замените все иконы?
— Что вас смущает?
— Специалист заметит подмену.
Ненюков взглянул на него: