— Вы верите в то, что кражи совершают сведущие люди?!
— Чем все-таки вы объясните отсутствие «Апостола» и других работ Тордоксы?
— Объявлено, что готовится экспозиция «Краски северных икон». Пусть думают, что им достались иконы с этих стендов…
Несветаев сверялся с записями, задавал новые вопросы.
— А если временно ограничить поиск районом кафе «Аврора», фабрики зонтов? Сенников может вернуться туда.
— Но его цель выставка. Иконы Тордоксы.
— А вдруг преступники подожгут выставку? Представляете?
— Для этого не обязательно входить в помещение.
— И все-таки?
Ненюков пожал плечами.
— Пусть у вас будет наготове пожарная команда. И наконец… — Несветаев жирно подчеркнул в блокноте. — Операция должна быть согласована с прокурором.
— Это уже серьезно: в нашей грамматике слова «Прокурор» и «Прокуратура» пишутся с заглавных букв. — Ненюков улыбнулся.
— Тогда я первый «за».
Они проехали по улице Герцена, оставался последний поворот на Огарева. Ненюков приготовился выходить.
— Считайте себя зачисленным в группу захвата, — сказал он Несветаеву прощаясь.
— Желаю удачи.
К прокурору ездил генерал Холодилин. Ненюков ждал в приемной, глядя на стрелки часов, каждое движение которых приближало закрытие залесской выставки.
Управление жило обычной будничной жизнью. Входили и выходили сотрудники, звонили по телефону, оставляли секретарю справки и рапорта. Где-то в глубине здания невидимая рука отстукивала строчки ориентировок.
Отсюда — из центра предупреждения правонарушений и борьбы с преступностью — поступало все новое, чем располагала современная криминалистическая наука, здесь разрабатывались и координировались совместные действия по раскрытию наиболее опасных преступлений.
Операция в Залесске была крупным, но не единственным делом Управления уголовного розыска в ближайшие сутки.
Нетерпеливо поглядывая на часы, Ненюков не думал об уголовных делах, по которым так же в этой приемной ждал решений генерала. Переходить от раскрытия к раскрытию, считать главным то, что сегодня в производстве, — судьба инспектора по особо важным делам, однако сейчас Ненюкову казалось, что не было в его жизни дела значительнее, чем поиск этих покоробленных временем черных досок.
Ненюков не заметил, как в приемной появился Холодилин. Все встали. Генерал кого-то искал — спокойный, непроницаемый даже для коллег, от которых не могла, казалось, укрыться никакая тайна.
Взгляд его остановился на Ненюкове.
— Владимир Афанасьевич, — по лицу Холодилина по-прежнему невозможно было ничего прочитать, Ненюков приготовился к худшему. — План утвержден. Желаю успеха.
Судя по штемпелю, письмо ждало Кремера на почтамте больше недели.
«Уважаемый товарищ — выпускник нашего факультета!»
Кремер быстро проглядел текст:
«Традиционный сбор закончивших факультет состоится в банкетном зале ресторана «София» (ул. Горького, 32) в 18 часов 30 минут».
Приглашение было послано почти за месяц.
«Где я буду в это время?» — подумал Кремер.
Было интересно увидеть постаревшего, но все еще благообразного декана, всматривающегося в лица бывших выпускников. «А что с Кремером? — наверное, спросит он. — Кто-нибудь видит его?» Конечно, декан скажет не так, потому что студент по фамилии Кремер никогда у него не обучался, назовет другую фамилию. «…Плывут облака, все белое солнце закрыв. И странник вдали забыл, как вернуться назад…»
Выходя из телеграфа, Кремер привычно оглянулся: несколько человек заполняли телеграммы, еще трое стояли у окошка — никто не устремился за ним следом.
День стоял хмурый, с морозцем. Табло над входом показывало 13.45. Кремер сунул приглашение в карман.
Сверху по улице Горького, от магазина «Меха», катило свободное такси. Кремер поднял руку.
— Знаете, где это? — Он сел, назвал адрес.
Таксист тронул машину с места.
— Что за вопрос!
Табло над телеграфом показывало 13.45. Минута тянулась удивительно медленно.
— Там фабрика зонтов… — объяснил Кремер.
— Я сказал! — рядом сидел видавший виды московский таксист.
Теперь у Кремера часы перед глазами в кабине: 13.48.
— Фабрика вон за тем домом, — показал таксист в 14.02.
— Остановите, я пройду.
Таксист затормозил, за поездку он не сделал ни одного резкого движения. В этом был особый шик. Деньги он, не считая, сунул в карман.
— Будь здоров, — сказал Кремер, хлопая дверцей.
Таксист в первый раз посмотрел в его сторону.
Дом впереди служил хорошиим ориентиром. Его стены были выложены тысячами четырехугольных пирамидок. Их верхние грани, несмотря на пасмурный день, выглядели освещенными.
Фабрика находилась позади, к ней примыкало несколько старых домов — бывшие общежития. Кремер представил их планировку — с высокими потолками, общими кухнями в конце коридоров.
«Сейчас нога попадет в колдобину», — подумал Кремер, входя в подъезд. Когда-то жил в таком доме.
Выбоина в полу оказалась обширной, но не глубокой. Некрашеные стены были сплошь исписаны каракулями, среди которых назойливо повторялась кличка «Сынок». Кремер посмотрел вверх — в большом вестибюле висела металлическая лестница. Пока он поднимался, сквозная арматура наполнилась гулом и внутренней дрожью.
Кремера интересовал Сынок, он жил на втором этаже — низкорослый, лет четырнадцати, с челкой, с трауром под ногтями. Когда Кремер вошел, Сынок стоял у окна и смотрел во двор.
Кремер понял, что Константина Сенникова здесь нет.
— Один? — спросил он на всякий случай.
— Ну, — Сынок выжидал.
— Пожалуй, я сяду.
За кушеткой Кремер увидел остов классической отечественной раскладушки, ею, должно быть, пользовался Константин в свои приезды. Здесь же лежала деревянная заготовка самопала, Кремер взял ее в руки.
— Не «Баярд». У того ствол короче. Дай сообразить… Может, готовишь «Шварцлозе»?
— Ну, — с любопытством сказал Сынок.
— Карманная модель девятьсот восьмого года. Лично я предпочел бы «Вальтер»… Пойди в Исторический музей — там увидишь. Мужчины есть в доме?
— Есть и нет…
Вскоре Кремер точно знал: Сенников не появлялся несколько дней. Сам Сынок переживал кризис: неделю не ходил в школу, обитал во дворе и питался отдельно, то есть садился к столу после матери и поедал все, что оставалось, особенно в неимоверных количествах хлеб и сахарный песок.
— Ты из роно? Узнали, что я не учусь? — поинтересовался Сынок. Несмотря на обилие получаемых углеводов, он оставался наивным, узкоплечим и губастым, за что был наречен во дворе Сынком. — Директриса пожаловалась?
— Там все известно. — За стеной пропищали сигналы точного времени. Кремер сверил часы. — Телефон в коридоре?
— Ну! Только по-быстрому: я за телефон не плачу… Когда с матерью жил — другое дело.
Кремер позвонил Антонину Львовичу, но не застал — по-видимому, Терновский действительно уехал.
— Стоянка такси далеко?
— На набережной, у большого дома. Показать?
— Я сам.
Через несколько минут Кремер снова вышел к зданию из пирамидок. Стены вблизи оказались расчерченными на квадраты, верхняя часть прямоугольников была незакрашенной, остальные грубо подчерчены, создавая иллюзию многогранников.
— Куда? — Подъехавший таксист был пожилой, явно разговорчивый.
— На Ленинградский…
Электричкой до Залесска получалось быстрее, кроме того, у него еще оставался резерв времени.
— Самый культурный вокзал… — сказал таксист.
Мороз усилился. Струя холодного воздуха откуда-то с крыши машины стекала Ненюкову за воротник. Ленинградское шоссе было забито транспортом. Время от времени шофер включал сирену, и машины вокруг расползались, освобождая осевую часть. Шофер спешил, ему хотелось еще к ночи вернуться в Москву.
Ненюков больше не думал о деле, которое ждало в Залесске. Ехали быстро. За Клином все чаще стали попадаться живописные лесные массивы: на мгновение, проносясь мимо, открывались боковые перспективы с видами на поселки, окруженные негустыми перелесками, со строящимися домами и высокими кирпичными трубами.