— Далеко? — спросил Мацура.
— В ближние дали…
— Если в Ужгород, значит, в «Скалу». Уникальный ресторан, бывшие подвалы Габсбургов.
Шкляр не ответил, Кремер подошел к ним.
— Речь не о выпивке… — Шкляр хотел что-то добавить. Внезапно, поддаваясь порыву, неловко чмокнул Кремера в щеку. — У меня в номере бутылка «Плиски», возьмите. Сервус!
Кремеру стало жаль его.
— Я провожу.
Мимо встретившегося на лестнице Ненюкова втроем они спустились вниз. Метрах в двухстах от гостиницы стояла машина — красный потрепанный «Москвич» первых выпусков. Пухлый толстяк сидел рядом с шофером, подкреплявшимся куском холодной говядины.
Кремеру стало вновь тоскливо, когда он увидел Шкляра, отрезанного от мира крутыми плечами и животами спутников. Все молчали. Вероника, желая поднять настроение, послала отбывающим улыбку стюардессы и пожелала счастливого полета… то бишь пути. Вместе с Кремером она вернулась в гостиницу. В вестибюле они снова увидели Ненюкова — инспектор по особо важным делам разговаривал со старичком администратором.
Расстались молча. Уже в номере Кремер вспомнил: пухлого толстяка и его «Москвич» он видел рядом с Вероникой на Перевале во время экскурсии в Карпаты.
Дождь застал Гонту в машине по дороге в Берегово, мелкий, унылый, потом, набрав силу, он превратился в настоящий ливень. Сразу после обеда быстро стало темнеть. Шоссе опустело, за все время им встретилось не более десятка неуверенно продвигавшихся автобусов.
Подшивок «Недели» и «Русского слова» военных лет в Клайчеве найти не удалось. Теперь, усталый, жалея о потерянном времени, Гонта спешил в Берегово.
«Надо было сразу ехать в архив, сейчас я был бы уже в Берегове…» — подумал он.
Вода стекала по шоссе бурлящим потоком, закрывая асфальт. Шофер находился в беспрестанном напряжении.
— Может, переждать? — пожалел его Гонта.
— Не успеем, товарищ старший лейтенант! Надо ехать!
«Старший лейтенант» подействовало безотказно. В армии среднего начальствующего состава милиции Андрей Гонта был не зеленым юнцом, а офицером, дважды уже приказами начальника управления повышавшимся в звании.
Впереди мелькнул стоп-сигнал ползущей машины — старенький «Москвич». Шофер-милиционер чуть поднажал. На мгновение, пока желто-синяя «Волга» с гербом обгоняла «Москвич», Гонта увидел его пассажиров.
«Шкляр!» — Двух других Гонта видел впервые.
— Сможем связаться с постом ГАИ? — спросил он у шофера.
— Вряд ли, — тот тряхнул затекшей рукой. — Ну и погодка!
До поста ГАИ оставалось не более двадцати километров.
Ехали долго. У самого Перевала начался длинный, необычайно трудный серпантин, его преодолевали из последних сил. Наконец мелькнул знак «ГАИ 200 метров», правее освещенное окно контрольно-пропускного пункта. Дежурный инспектор в огромном намокшем плаще жезлом показал на обочину, подошел к дверце.
— Товарищ Гонта? Радиограмма, — осторожно, чтобы не намочить бумагу, инспектор прикрыл ее концом плаща. — Из Клайчева. После архива вам необходимо выехать в аэропорт…
«Бржзовска прилетает из Минска в 2.45. — Гонта дважды пробежал глазами скупые строки, к тому же написанные неразборчиво. К этому времени работа в архиве должна быть закончена. — Обеспечьте приезд Бржзовски в Клайчево к началу операции…»
— Ориентировок не было? — спросил Гонта.
— О «Москвиче» красного цвета из Клайчева. Усилить наблюдение. В случае обнаружения доставить с находящимися людьми в областное управление, в Ужгород.
— Есть шанс, поздравляю.
— Вы видели их?
— Часа через два будут здесь. Не пропустите?
— Никогда! — Инспектор ГАИ глубже надвинул капюшон, потоки дождя заструились по плащу. — Считайте, что «Москвич» находится в областном управлении.
Мацура потоптался в дверях номера, в последний момент выпустил вперед старичка администратора.
— Не помешали? — спросил старичок.
— Пожалуйста, — Кремер отложил страницы с описанием забавного семейства прилипаловых рыб. — Берите стул, кресло.
— Ужасная погода! О съемках не может быть и речи. — Мацура покосился на распечатанную бутылку «Плиски», презент Шкляра.
На стене против окна раскачивались из стороны в сторону ползшие на крышу растения.
Кремер поднялся, чтобы помыть стаканы.
— Было так, — Мацура продолжил разговор, прерванный в коридоре. — Святых писали, следуя строгим правилам. Святой Георгий, например, на всех иконах «юн, без бороды, кудряв». Нестор — «юн, без бороды», Акиндин — «молод, с бородой немного остроконечной»…
Старичок, должно быть, кивнул, потому что Мацура продолжил:
— Заметьте тонкости, так сказать, по линии бороды. «Круглая», «едва показавшаяся», «раздвоенная»… Но даже поставленный в эти жесткие рамки Тордокса писал Апостола Петра особо, на что искусствоведы обратили внимание. До смешного мало людей разбирается в этом! — крикнул он Кремеру в ванную комнату.
— Я могу узнать Спасителя, — сказал старичок, — по надписи «Вседержатель»…
— У Спасителя по меньшей мере двадцать имен: «Заступник», «Благоутробный», «Еммануил»… — Кремер услышал шелест переворачиваемых страниц на письменном столе. — Ваш последний рассказ? — крикнул Мацура. — «Рыбы-прилипалы»? Почему?
— У них спокойная жизнь…
— Но вы пишете, что их залавливают вместе с хозяевами, к которым они прилипли, и поднимают вместе на палубы. Согласитесь, это не очень-то спокойно.
— Это происходит сравнительно редко, — вернувшись к столу, Кремер разлил коньяк, — чаще прилипалы свободно плавают в поверхностных слоях очередного «хозяина»… Будьте здоровы!
— Сервус! — Старичок смело сделал крошечный глоток. — Чудесный коньяк! Прости, пречиста дева!
Мацура выпил не морщась. Кремер со стаканом вернулся к умывальнику.
— Запивать вредно! — предупредил из-за стола Мацура.
— Привычка! — Он хотел вылить содержимое стакана в раковину, но передумал — запах распространился бы по помещению, перелил в пластмассовый стаканчик с зубной щеткой и выпил воды. Вода была с сильным привкусом железа и совсем не отдавала хлоркой.
— Перстосложение! — продолжал Мацура. — Большой палец художник клал на конец безымянного, а мизинец сгибался еще больше, чем безымянный…
Войдя в комнату, Кремер увидел, что старичок администратор из последних сил борется с дремотой, а Мацура ходит от стола к окну.
— Хочет Ассоль Сергеевна или нет, «Суд Пилата» написан Тордоксой…
Так Марк Катон Старший заканчивал будто бы каждое выступление в сенате: «Впрочем, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен».
— Обед! — негромко пропела официантка в коридоре. Она несла судки в угловой номер.
— Обе-е-ед! — пропела она еще раз.
Мацура посмотрел на часы.
— Пойдете?
— Я плотно завтракал, — сказал старичок, — манный пудинг да еще свеклу и кисель.
— Тогда до ужина. У меня режим.
Администратора развезло, Кремер отставил бутылку.
— Не хотите отдохнуть?
— Нисколько.
— Завтра и мы уедем, приедут другие…
Старичок высвободил из рукава тонкое, как у подростка, запястье.
— Объясните, что против вас имеет Пашков? Сейчас встретил меня и Мацуру в коридоре. Спрашивает, читали ли вы хоть один рассказ Кремера. Мацура не читал. Володя говорит: «Я иду из библиотеки, там о нем тоже не слыхали…»
— Удивительный человек! — Кремер усмехнулся.
— Вот именно. Разве всех писателей запомнишь?
Кремер и раньше замечал: воззрения старичка администратора страдают неким механицизмом. Рассуждения о крупных и мелких мошенниках, например. Он раскладывал явления на простейшие составляющие и рассматривал вне связи с целым. Вот и сейчас было непонятно, как он вернется к главному: «Писатель ли Кремер?» Но он вернулся:
— Володе обещали срочно навести справки по телефону в Библиотеке Ленина в Москве. Завтра придет ответ.
— Прекрасно, — кивнул Кремер. — Теперь он успокоится. На Перевале ничего нового?