"И правда, - подумал Вяхирев, - нет, ну хорошие люди, всё замечательно, приползли, ура, с этими верблюдами, девчонка замечательная, мальчуган ещё лучше. Но тут уже с ног валишься от усталости, охота получить деньги и назад, назад... а сидим, как придурки, воду эту глотаем".
- Я покупатель, - очень серьёзно сказала Сойка. - Мне бы не справиться одной. Спасибо вам.
Генка выдохнул:
- Твою мать.
Вяхирев подумал, что денег им не видать, а потом подумал - да и чёрт с ними, что он пару-тройку лишних полётов не сделает, машина есть, заказов всегда полно, прыгай в машину и работай, деньги будут. Вяхирев вздохнул, потёр лицо ладонями. "Всё-таки, значит, точно одна... совсем одна здесь. Ребёнок и старик не в счёт. Кто он, тот погибший напарник? Муж? Брат?"
- Понятно, - сказал вслух.
А как спросишь, да никак.
- Раньше здесь стояло девять чуков, - тихо заговорил старик, лицо его в отсветах пламени походило на дубовый лист, старый, жёсткий, но по-прежнему красивый и крепкий. - Но пришли батуги, увели скот, много душ перебили. Остался только один чук, только я, внук и дочь. Надо что-то есть. И дочь стала водить караваны. Я немощен, крылья сложил давно. Этот караван она привела нам. Спасибо, что помогли ей, добрые люди. Ойка, подай мешок, я расплачусь. И пойдём смотреть кану. Время дождей скоро, кану прилетели.
"Значит, Ойка. "Ой" у муков означает небо", - отметил Вяхирев с досадой на себя, что неправильно понял имя.
Тут мальчишка вбежал в юрту и что-то сказал матери. Старик засуетился, встал, заторопился к выходу, замахал руками, торопя всех. Он твердил одно и то же слово "кану". Вяхирев и Минин переглянулись, стали выбираться. Какие ещё кану?
- Ох ты-ы... - протянул Генка, останавливаясь, как вкопанный.
Вяхирев его вытолкнул и тоже остановился. Понял, что глупо улыбается. Странный свет разливался от неба и до земли. Будто зажгли мириады свеч. Огни порхали, кружились, кувыркались в воздухе. Они были везде. Что-то касалось лица. Генка махал руками, Вяхирев шлёпнул по щеке, в руке осталась бабочка. Будто мятая. Светящаяся. Она на глазах угасала, а на её место, на ладонь, набилось ещё штук семь. Они взлетали, неслись прямо в лицо. Но Вяхирев уже боялся шевельнуться, чтобы не придавить. Воздух, песок... всё вокруг горело огнём, живым, трепещущим.
- Я ещё раз вижу это, - бормотал старик, улыбаясь, - кану... кану прилетели!
Минин успел сделал несколько фотографий, и телефон окончательно сел...
Утром оказалось, что на крыше чука есть солнечная батарея.
Вяхирев и Минин вскоре уехали на своих верблюдах. Ойка велела привязать верблюдов на космодроме к ограждению, сказала, что заберёт их к вечеру и продаст на сое, но тут же добавила:
- А лучше сами продайте их и заберите деньги себе!
Вяхирев рассмеялся и покачал головой. Генка хитро протянул:
- Да-а, торговцы из нас ещё те, без штанов останемся.
Денег они за табун так и не взяли, как старик не убеждал не жалеть их.
- Мы сильные, мы можем расплатиться, как положено, у нас есть, чем расплатиться, - говорил он, а сам следил с улыбкой за внуком
Тот сидел на белом верблюжонке. Джим бежал, ноги его, нескладные и длинные, выбрасывались легко, будто и не было вчерашнего долгого перехода по пустыне.
Ноги мальчишки торчали в разные стороны, он не держался за повод, раскинул руки и крылья, и хохотал.
- А рассказывали, что есть такие штуковины, которые мир запоминают, - вдруг сказал старик, - мне бы такую. Пусть бы и со мной в последний чук эту штуковину положили.
"Боится старик, что не доживёт до следующего прилёта кану, хочет запомнить", - подумал Вяхирев. Минин отдал старику свой телефон со снимками...
"Вот ведь чудной старик. Есть, например, люди-птицы, - думал Вяхирев по дороге назад, качаясь на своём Быстром, потягивая тёплую воду. У Вяхирева была своя особая иерархия людей. Или, как теперь требуют их называть, "разумных", потому что часто разумное существо и не напоминало человека. Перемещаясь по свету, повидаешь всяких. Но делил Вяхирев их странным образом. - ...люди-птицы - они, конечно, летуны и прочее, небо - оно прекрасно, но люди-птицы не улетают далеко от дома, хоть и могут. Есть люди-рыбы. Порой встретишь такого, и потом всю жизнь вспоминаешь, такая уж она глубина. Но и у них есть границы, дальше которых они не заплывают. Ещё есть люди-перекати-поле. Я перекати-поле, чего уж там. Качусь по миру, не могу остановиться. Иногда и рад бы, да опять срываешься, тянет в дорогу. А люди-деревья есть среди всех. Они живут, не сходя со своего места, и умудряются прорасти в тебя. И ты как дурак, возвращаешься и возвращаешься под его крону. Старик-летун и есть дерево".
Жара выматывала, хотелось быстрее добраться. Вспоминалась светящаяся ночь, силуэт Ойки, её крылья... Стакан этот с монеткой на шнурке и старик с телефоном в руках... Вяхирев рассмеялся сам с собой. Пустыня тянулась бесконечная, раскалённая как сковородка, такая же, как вчера. Но безжизненной она уже не казалась.