Государь Влад, прожив на свете уже более тридцати лет, успел повидать этот мир - объездил все страны, соседствующие с Румынией - однако помнил, что покойный отец знал про разнообразие мира гораздо больше. Отец изъездил всю Европу и, к слову, охотно рассказывал об этом сыновьям.
Родитель был рассказчиком замечательным, так что Влад говорил себе: "Если мой отец всё-таки приручил дьяволов, то ясно, почему нечистые привязались именно к нему. Им почётнее смущать человека талантливого, а не возиться с глупцом, который ничего не умеет".
Однако Влад рассуждал об этом не вполне серьёзно. "Как можно рассуждать о таком серьёзно! - говорил он себе, - Я же не безумец". К тому же отец, старший Дракул, никогда по-настоящему не признавал своей связи с нечистыми. Он изображал дьяволов на монетах, но когда его спрашивали, для чего это, неизменно отшучивался. Отец уверял, что демоны служат человеку, но если кто-то из собеседников спрашивал: "Правда?" - то ответом была лишь усмешка.
Кроме того, старший Дракул всегда упоминал об этих существах мимоходом, поэтому Влад не знал, кто, где и когда поведал отцу, что нечистые могут стать слугами человека. Вместо историй о дьяволах, родитель рассказывал о своей ранней молодости, и малолетнему Владу очень нравились эти рассказы, звучавшие, как сказка, но казавшиеся лучше её, ведь в них всё было взаправду.
В своих повествованиях отец сталкивался с большими трудностями, но всегда находил выход, причём находил сам - без бесов-помощников. Пожалуй, так было даже лучше, чем если бы родитель поведал, как дьяволы выручали его, то есть избавляли от необходимости проявлять ум и доблесть. Лишь однажды он оказался в обстоятельствах, победить которые не сумел.
"Наверное, тогда, столкнувшись с неодолимыми препятствиями, он и сделался суеверным, - думал Влад, - Наверное, тогда и начал чеканить дьявольские деньги", - но чтобы понять, как отец дошёл до этого, надо было сложить воедино все его повествования.
Вспоминая эти рассказы и сопоставляя их, младший Дракул вспоминал и своё детство, и Сигишоару, потому что не мог отделить одно от другого. В детстве он так любил отцовские рассказы! Их хотелось слушать и слушать! Однако родитель уже тогда много путешествовал, поэтому рассказывал редко. Он проводил с семьёй не больше двух недель кряду, а затем исчезал куда-то. Куда именно - даже мать не могла сказать наверняка. В ответ на все расспросы лишь повторяла:
- Наш вечный странник по таким землям ездит, что названий не выговоришь и не запомнишь. А нам и запоминать ни к чему. Откуда бы ни вернулся, мы всё равно встречаем его у одних и тех же ворот.
Главные ворота Сигишоары, о которых шла речь, располагались в конце улицы, в нескольких десятках шагов от дома, а встречи проходили всегда одинаково - возвращаясь из странствия, родитель посылал вперёд себя слугу с известием: "Скоро буду", - и начиналась радостная суета. Мать принималась наряжаться, перед этим велев разыскать, умыть и переодеть детей. Кухарки громыхали посудой, по всему дому ежеминутно слышался топот по лестницам, хлопанье дверей и крышек сундуков, кто-то перекрикивался и переговаривался. Если дело происходило не в пост, к общему гаму добавлялось кудахтанье кур, которых немилосердно потревожили.
Влад знал - суета происходит ради того, чтобы мать, ведя обоих сыновей за руку, вышла к тем самым воротам, через которые приедет отец, а затем семья, воссоединившись, могла бы вернуться в чисто прибранные комнаты, сесть за стол и праздновать.
Влад прекрасно помнил те минуты перед долгожданной встречей - как выходил из дома вместе с матерью, с братом и нянькой, стоял перед широкой каменной аркой и ждал. Вымытый лоб чесался. Хотелось почесать, но приходилось терпеть, чтоб не упустить из виду улочку по другую сторону арки - вдруг проглядишь отцов приезд. Мать тоже волновалась, сжимая руку младшего сына крепче и крепче. Мать тоже ждала, что вот-вот послышится стук копыт - чёткий, отдающийся эхом, как это бывает, если дорога мощёная. Иногда этот звук оказывался обманчивым, потому что в арку въезжали совсем не те, но, в конце концов, из-за поворота показывалось несколько конных, а впереди всех - закутанный в плащ усатый всадник на гнедом жеребце. Увидев семью, всадник широко улыбался, а затем, проехав через арку, спрыгивал с коня, тут же, никого не стесняясь, позволял себе обнять и поцеловать жену, трепал по голове старшего сына, брал на руки младшего и так, не спеша, доходил до своего порога.
Сидя на руках у отца и крепко обхватив его, словно уцепившись за ствол дерева, малолетний Влад смотрел по сторонам. В такие минуты ему, тогда ещё совсем маленькому, виделись не ноги и подолы, а лица. Счастливое лицо матери. Умиляющееся - няньки. Мечтательное - слуги, который вёл под уздцы отцова коня и, судя по всему, прикидывал, что же получит от праздничной трапезы. Прохожие с любопытством оглядывались на необычную процессию. Городские стражники, которые стояли с копьями наперевес справа и слева от арки, по-доброму усмехались. Тут и отец Антим запоздало выходил навстречу. Он смущался потому, что не вышел раньше, и одновременно потому, что привлёк к себе посторонние взгляды.