Когда добирались до дома, это значило, что праздник почти начался - теперь только садись за стол, веселись и слушай долгое повествование о неведомых землях, чьих названий мать не могла ни выговорить, ни запомнить. Лучше всего было тогда, когда отец приезжал один, не привозил с собой гостей. Тогда сыновья спрашивали его, о чём хотели - например, о совсем давних временах, когда "вечный странник" ещё не полюбил мотаться по свету, а жил спокойно и считал любое путешествие опасным предприятием.
- Отец, расскажи, как ты первый раз поехал далеко-далеко, - часто просил маленький Влад. Он набирал побольше воздуху и старательно произносил. - Можно про Нюрнб... про Нюрнберг?
- А зачем же повторять в десятый раз? - говорил отец, оглядывая сидящих вокруг домочадцев. Он сам очень любил вспоминать про Нюрнберг и отнекивался только для вида. - Побывал и побывал. Я с тех пор столько других городов видел...
Влад не спорил - лишь смотрел выжидающе. Старший брат Мирча тоже молчал и заглядывал в глаза родителю, желая услышать про Нюрнберг, однако последнее слово оставалось за матерью. Сидя рядом с мужем, она снисходительно улыбалась:
- Расскажи им, раз просят.
Отец тут же соглашался:
- Про Нюрнберг, так про Нюрнберг. А откуда начинать-то? С того времени, как я туда приехал?
- Нет. С самого-самого начала, - просил Влад. - Со времени, как ты жил у дедушки во дворце.
- Да там и вспомнить нечего, - отвечал родитель, - потому что дед ваш, Мирча Великий, берёг меня до поры, никуда не отпускал, но однажды увидел он - выросли у меня густые усы, а когда у сына отрастают усы, родители говорят: "Птенец оперился. Можно из гнезда выпустить".
Малолетние слушатели, частенько разевавшие рот, когда внимали рассказу, казалось, тоже были птенцами, но ещё совсем не оперившимися. Родитель усмехался, глядя на них, и продолжал:
- Вот и отец мой, ваш дед, решил, что теперь могу я стать полезным в делах государственных. Позвал и говорит: "Поезжай-ка на север, за горы, к королю Жигмонду". Я спрашиваю: "Что же прикажешь делать там, батюшка?" Дед ваш отвечает: "Да ничего трудного делать не нужно. Просто живи-поживай, смотри по сторонам, слушай и обо всём, что при дворе делается, в письмах сообщай. Дам я тебе грамоту к Жигмонду, а в грамоте будет сказано, что я превелико уважаю Его Королевское Величество и потому шлю к нему своего среднего сына на службу". Я спросил: "А если служба окажется мне не по плечу?" Дед ваш меня ободрил: "Не робей. Главное там показать себя удалым витязем, то есть проявить три умения: умение биться с другими витязями, умение охотиться и... умение пить вино". Как ваш дед это сказал, так робость моя мигом пропала. Чего робеть, если я во всех трёх науках был мастер. Драться я с малых лет любил, охотиться тоже, а вино пить все любят... ой... - время от времени рассказчик говорил что-нибудь "лишнее", с нарочитым испугом косил глаза в сторону жены и прикрывал рот рукой. Дескать, само вырвалось.
Дети весело смеялись. Влад знал - отец говорит так, чтобы поддразнить мать, и она, тоже зная об этом, снисходительно качала головой:
- В третьей науке ваш отец не очень-то стремился преуспеть. И слава Богу.
- И вот отправился я за горы, - продолжал рассказчик. - Ехал долго. А вокруг всё чужое, и жители говорят непонятно. Прислушаешься, а речь у них такая, будто деревья шумят "ше-ше-ше". Попробуй, пойми этот шелест.
Отправившись в своё первое путешествие, отец поначалу оказался именно в тех землях, где теперь жили его жена и сыновья, поэтому малолетний Влад мог легко оценить всю меткость родительских наблюдений. Речь венгров и впрямь напоминала шорох сухих осенних листьев. Во многих словах слышалось это шелестение, а если на улице остановиться и закрыть глаза, то могло показаться, что вокруг тебя посвистывает ветер.
Будучи совсем маленьким, Влад любил так играть - дождавшись, пока нянька отвлечётся, выбегал из дома, останавливался посреди улицы, закрывал глаза и слушал. Мимо шаркали чьи-то ноги, со всех сторон слышалось "ше-ше-ше". Может, прохожие обращались и к мальчику, стоявшему с закрытыми глазами, дескать: