— а значит, я просто не имею права на перечёркивание ненужными уточнениями того, что уже возникло и существует —
: независимо от меня и моей воли —
— и остаётся, в сущности, один путь:
ВПЕРЁД.
Но Прошлое уже
Устало от тебя:
В калейдоскопе витражей
Кого-то проглядят...
: Стихи Гены Коровина.
— И поскольку спелестологический андеграунд нашей жизни не отделим от андеграунда культурного ( в фаталически-чернушечном юморе выражавшегося, в музыке, которой мы внимали в Ночи Белого Камня, от гитарных переборов и рифов, или кассетных записей, или гармонии стиха, не принимаемой академически правильной рифмой — не столь важно ),– со стихов Гены я начну вторую половину нашей совместной картины:
ЕЁ ТЕНЕВУЮ СТОРОНУ
— То есть то, что стоит за.
: В тени. И при беглом взгляде спереди — на ходу, мельком,—
: просто не существует.
< Вы не пробовали разглядеть одновременно две стороны монеты?..
— правильно: зеркало. Отсылаю к эпиграфу >
* * *
Ни пройти, ни проехать:
везде
коронованный
камень.
В землю пальцы впустивши столбами,
ломает пути.
Ненасытные вши –
мы кусаем
стальными
зубами
Бело-жёлтую кожу
слезливой холодной Земли.
Так и будет – во тьме
средь родительских жутких объятий,
Из которых судьба
умудряется нас выдирать –
Царство серых камней
в обнищавшей глуши непроглядий,
Неподвижная
тверди земной
равнодушная
стать.
— Полно чёрного полдня
От Вечной Ночи
Камня мёртвые волны
Безмолвью учить!
— Вот пойду я, найду
Голубую звезду
Как со лба, да в пруду,–
И друзей приведу...
— Да какого ж рожна
Я чураюсь вина?
: Предо мною стена
Монолитная,
Только чёрная мгла,
Ни прямой, ни угла –
И вокруг мишура
Гелектитовая...
: Очуметь,
онеметь,
не посметь
и – сгореть,—
Роковая вселенская формула...
Каково же внутри,
Если свет не горит,
Да грядущее – кляксою чёрною?..
— Может, хватит рыдать:
Всё равно не поднять,
Только песни орать,
Впрочем, вправе-ли я?
Где б поесть
и поспать?
Где б постичь
и понять?
Где б достать
понадёжней
Евангелие?..
: Отделил Господь свет от тьмы
И назвал свет – днём, а тьму – ночью.
— Ой, предел-удел горемык,
Узелок петли – твёрдый росчерк!..
: Мой Восток – жесток,
Да и Юг – не друг,
Западня ледяная на Севере...
— Бечевы моток,
пара ног и рук,—
По камням верчусь:
шмель на клевере...
На камнях не видно слов,
наверху – мороз осенний,
и в центре дружеских костров —
глаза не выживших полений...
Но здесь — рассказы тихих рек
Чуть слышным отзвуком про годы
Когда приходит человек
Под эти каменные своды
копаться в тёмной голове
просозидавшейся
природы
* * *
От возраста Христа
До возраста строки
Бумага ляжет в стол
А слово – в колею
Но в Мире много слов
А нужно донести
Всего одно, как жизнь
На выдохе: ЛЮБЛЮ.
: Всего одно, как боль —
: Всего одно, как снег —
— Как ночью потолок:
— Квадратная стена:
Бумага не горит. Есть даже в пепле след.
И можно от других — НО ТРУДНО ОТ СЕБЯ.
..: Это действительно очень трудно. Почему-то я с лёгкостью пишу за своих друзей,— закрываю глаза, представляю образ —
— НО О СЕБЕ...
: ...
— Не получается. Я никогда не любил ходить к ильинскому Роднику через воду — ни зимой по льду, ни летом вброд,—
: было у меня некое предубеждение,—
— да и через деревню пьяную...
< Впрочем, если и не пьяную — что событийно-невозможно — всё одно: какая разница?.. >
: Мне всегда было ближе пройти/пробраться по вихлявому подвесному мостику, что весной в ледоход и половодье лишь один соединяет оба берега нашей реки,— затем узкой тропкой вдоль-по-берегу — гуськом, друг за другом; тропа узкая, на одного человека — двоим не разойтись: слева отвесная стена обрыва, справа река шумит на камнях перекатов, как горная,—
... Замечательные строки Юры Устинова приходят на память:
Вдоль-по берегу пешком
Мы уходим друг за другом —
Распалённые недугом,
Окрылённые тоской —
— И дальше:
Очень хочется дойти
До последнего ночлега:
Вечный Поиск Человека
На коротеньком пути...
: Эти строки — об Ильинском. Об Ильях и о нас,— о Шагале и Шкварине...
— Знаю, где он:
Там шмели в траве дрожат,
Там друзья мои лежат —
Под холмами,–
: под холмами —
— под холмами...
: Когда от Родника, набрав воды, поднимаешься летом на поляну перед входом — трава по пояс; зимой — снег...
... но когда писал о Сашке, писал и видел, как он. Как было ему.
Когда писал Сталкера – слышал внутри его голос.
..: О себе, от себя — не могу. Почему — не знаю; может от того, что во всём, что я излагаю, меня ещё нет? Нет меня — того, кто сейчас пишет эти строки?..
— Позднее развитие: так называется моя печать, и по этому поводу я не строю иллюзий в отношении самого себя — как не собираюсь кривить душой. И попробую описать — не более — как это всё начиналось для меня, когда меня ещё не было.
: Когда я был совсем иной — и потому у меня всё было иначе, чем у Сашки. Иль Сталкера. И всё было впереди —
— “Когда мы были молодыми”...
* * *
..: Гена достал из клапана пачку фотографий и протянул её Ивану Владимировичу Ященко.
Из тамбура вернулись Сталкер, Мрак и Аркаша; Коровин приготовился объяснять.
— Это в Скоротово, у Лиса тогда был день рожденья. Сам он только на первых снимках, потом он так наклюкался... — Гена хмыкнул.
«Сволочь Лис,— подумал Сашка,— и чего Пит в нём нашёл?»
— Его пристегнули к основняку, втащили на берёзу и привязали у верхушки — проветриваться... На первом снимке он сам; ещё не вечер, и я снимал без вспышки. Справа Понч-Пруевич ( «Он букву Б не выговаривает»,— пояснил Пит ); слева Наташа. На втором снимке “Свечки” полным составом тянут именинника и своего, так сказать, харизматического лидера ( «Херазматического Пидера»,— успел прокомментировать Сталкер ) наверх, к вершине... Здесь Понч-Пруевич варит грог; здесь он с Наташей, пассией Лиса... Вот их знаменитый Кан — “единичный философ”, как он сам себя называет,— а по-моему, просто распухшая и более наглая копия Лиса — сушит над костром гитару Саньчоуса. На этом снимке — последствия...
— Сашка хмыкнул, глядя на картинно поверженного Кана с “испанским воротником” из обгоревшей гитары. Сталкер опять что-то сказал, все грохнули со смеху, даже Пит улыбнулся,— Сашка, конечно, прослушал — что,— но Гена уже объяснял дальше и переспрашивать смысла не было.
: Гена был с ними только на этом слёте, в Скоротово,— и “ему хватило”: силикатчики... Слово это не было ни ругательным, ни бранным; скорее — диагноз, нечто вроде “чайника” . Лиса знали многие; кто отзывался о нём хорошо — как Пит; кто ненавидел,— ни те, ни другие не могли ничего доказать друг другу. Считалось, что у него самая красивая снаряга, что он великолепно поёт, владеет гитарой; приписывалось ему также несколько первопрохождений в Крыму и на Урале,—
— Лис привёл Пита в КСП и под землю, Пит Лиса боготворил,— как боготворим мы поначалу любого, кто открывает нам глаза на просторы Мира,— но Сашка слушал Лиса — и пожимал плечами: что толку в мелодичном и забойном “бацанье”, если оно без души? Что же до пресловутых первопрохождений... Так у кого в НБС их не было? Это было нормой, а не подвигом. Первопрохождений не было только у официальных плановых спелоспортсменов и туристов,— но вот эти-то слова как раз и были ругательством,—