-Точно?
-Да.
-А если ты его спасешь от чего-нибудь…
-От чего?
-Ну, жизнь, например, спасешь.
-В смысле?
-Ну… Ладно, не будем об этом. Я просто думаю. Прикидываю. Тяжелый случай, конечно, но не безнадежный. Как там Любовь Ивановна сказала… Нужно молиться за супруга. Так что – молись.
-Я не… умею, - сказала Злата, а сама продолжила мысленно: «и уже не хочу».
-Ничего, все равно, я что-нибудь придумаю.
Злата почувствовала какой-то ком, возникший в горле. Голова закружилась.
-Ты что? Тебе плохо?
-Голова закружилась. Мне нужно лечь.
-Давай, скорее.
Сережка полуобнял ее и повел к дивану.
-Ложись. Ты много не занимайся на этом тренажере. Везде нужна мера. Хочешь, чайку сделаю?
-Да, конечно…
Он отправился на кухню и загремел посудой.
Чувства Златы Юрьевны пришли в полное смятение. Она твердила себе Винни-Пуховскую фразу: «В голове моей опилки…». Взъерошенные мысли сновали туда-сюда и, наконец, пришли в определенный порядок, а от него стало совсем плохо. Серега делал для нее все. Выполнял любые прихоти. Он даже был готов принести Бахтеева к ее ногам. А она? Она была ужасной. Она никогда не воспринимала Сергея всерьез. Кроме единственного раза на выпускном вечере в школе. Когда они танцевали вальс. Она прижалась к его щеке и шепнула ему: «А давай поженимся». Похоже, эта фраза застала его врасплох. Он стал нести всякую ерунду про необходимость встать на ноги и получить образование. И это было правильным. В конце танца она расхохоталась и все свела в шутку. А в туалете разревелась, измазав все лицо тушью. А потом вообще ушла с этого невыносимого бала выпускников. Но вина осталась. Не ее, а его. Всего 3 минуты танца и непосильный груз какой-то эфемерной подсознательной вины на всю оставшуюся жизнь Сергея Михайловича Ивашова.
-Чай, сударыня. С лимонной мятой.
-Спасибо.
Ком в груди нарастал.
-Сереж, тащи коньяк. Что-то мне не очень, - она положила руку на сердце.
-Ты что? Сердце прихватило?
-Не знаю, что, но прихватило.
-Сколько уже? Десять. Так… Ничего. Я в центр смотаюсь. Там есть круглосуточный магазин.
-Так, у тебя нет?
-Нет.
-А водка?
- Да, ты же не пьешь беленькую.
-Сереж, не надо. Отбой. Просто посиди со мной.
-Да, ладно, сейчас съезжу. Одна нога тут…
-Не на-до, прошу тебя, - голос Златы задрожал.
-Э-э, нет. Только если плакать не будешь.
-Не буду. Просто посиди.
Он сел рядом, а Злате вдруг захотелось его обнять. Прижаться к нему и завыть. Но она обещала не плакать. Порой это так сложно.
-Ладно, давай свой чай.
Чай был очень вкусным, а Злате было невыносимо больно за всю свою никчемную жизнь.
-Ты тоже пей! – сказала Злата.
-Да, нет, я пойду. Уже поздно. Тебе полегчало?
-Да, спасибо. Спокойной ночи.
-Спокойной. Если что, звони.
Он ушел, и сразу гадкие слезы задушили ростки бодрости на корню. Она не ожидала, что Сергей так рьяно начнет претворять в жизнь свои идеи по возврату Бахтеева. Видя активного и совершенно трезвого Серегу, она какой-то частью своего загадочного сознания начинала понимать, что совершенно запуталась в своих желаниях и обидах. Самое непонятное и выводящее ее из себя была искренняя готовность Сереги помочь ей - и в чем? – в ее воссоединении с Севкой. Эта мысль вначале удивила ее, потом стала раздражать, а теперь вообще приводила ее в еще более жестокое уныние. Она, конечно, отдавала себе отчет, кто такой Серега, что он алкоголик со стажем и сантехник никудышний, и все же какие-то чувства жили в глубине души, а вместе с ними даже какая-то глупая надежда. Только на что? Она не хотела об этом думать. Единственное, что начинало ее пугать окончательно – это абсолютное отсутствие ревности и, как вывод - безразличие к ней Сереги. Прийдя к такому выводу, она окончательно расстроилась и пошла искать корвалол.