Выбрать главу

-А вы что – художник? – с недоверием спросила абитуриентка.

-А вот, сейчас и увидите.               

Он достал из своей сумы холст, натянутый на рамку, набор кистей и красок и начал работать. Он не знал, что все это время Светка со своего балкона пристально наблюдала за этой сценой. Она-то уж точно знала, чем заканчивались такие портреты. В зале храпел летчик. В ванной плавали розы. А на балконе сох ее портрет с ромашками в руках. Она очень хотела швырнуть им в Ярослава. Но не стала. Что тут поделаешь, если один бабник, а другой – маменькин сынок? Ни-че-го!

Через месяц летчик подал все-таки на развод, Ярек просто исчез, а она поняла, что беременна.  И беременна не от мужа. Тем не менее, она решила, что тот, кто вернется, тот и станет отцом ребенку. Не вернулся никто. Так дочь Елена стала Ивановной, хотя должна быть Ярославной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пожар

Похороны Олега полностью оплатил его дядя, прилетевший из Москвы. Он быстро все организовал.  Помпезно и чересчур богато. Выглядел очень больным и мрачным. На похоронах Елена Ивановна не плакала. Слез не было совсем. Ни одной.  В душе была скорбь и, вместе с тем, какое-то чувство облегчения. Кончилась эта ложь, этот странный брак, превратившийся в неизвестно что. Оказалось, что ее муж даже не был крещен. Поэтому его не отпевали, а надгробные речи ограничились репликами: «Пусть земля тебе будет пухом».

Диньку отправили к бабушке, чтобы не было лишних проблем. «Детская психика очень ранима», - сказала Водолагина, лучшая подружка Леночки по институту, которая примчалась на похороны. Она стала психиатром и периодически навещала свою «непутевую» одногруппницу. Олега она терпеть не могла, считала занудой и эгоистом, а вот Павлик, который практически не покидал Елену Ивановну с момента трагедии с ее мужем на дороге,  ей понравился. В ту ночь Зоя Водолагина засиделась с Леночкой на кухне, слушая детективные истории неутомимого Павла, и решила остаться у Леночки на ночь.  Наконец, Павел ушел к себе в квартиру напротив, открыл еще один коньяк, но так и не осилил его. В час ночи Леночку разбудили крики в подъезде. На улице было светлее, чем обычно. Она выглянула в окно. Полыхал противоположный дом. Как раз два окна Родиона. Лена быстро оделась и выбежала на улицу. Перед домом Родиона стояли две пожарки. Люди высыпали на улицу. Кто-то орал, кто-то ругался. Сергей помогал выводить жильцов.

-Это же квартира Родиона! – бросилась к нему Леночка.

-Отойдите, гражданка! – ей преградил путь громадный мужик в форме и каске.

-Там мужчина. Больной. И его мать с инсультом.

-Разберемся. Отойдите.

-Они беспомощные.

-Граждане! Отойдите от окон и подъезда. Не мешайте тушить пожар!

Пожарные сновали туда-сюда. Огромная струя воды боролась с огненным змеем, оккупировавшим два окна на  четвертом этаже.

-Елена Ивановна! – закричал запыхавшийся Сергей. - Идите домой! Я потом к вам зайду.

-Но как же они? Они же больные!

Тут подъехала скорая. Языки пламени, между тем, исчезли, а из окон повалил густой дым.

-Там два трупа, - рапортовал пожарный. Предположительно хозяева. Говорят, психически ненормальные. И одной женщине с сердцем плохо. Она на первом этаже – в сорок второй квартире.

-Ясно. Сейчас осмотрим. Полицию вызывали?

-Да. Конечно.

Леночка не могла поверить. Но это было так. Родион и его мать сгорели при пожаре. Она стояла и тупо смотрела на бегающих людей, зевак и испуганных соседей. Чувство какой-то нереальности происходящего заползало в душу. Однако слабую надежду, что это сон, разрушил начавшийся ледяной  дождь. Он словно был послан в помощь пожарникам. Правда, несколько поздновато. Пожар уже сдался. Люди стали расходиться. Леночка тоже побрела домой.

Грузная Зоя Водолагина храпела в зале на диване. Леночка подошла к маленькой иконе, которая висела в ее спальне. Она прижалась к ней лбом и зарыдала. Ей было ужасно жалко Родиона, который погиб, возможно, по собственной неосторожности, когда готовил ужин. «И все это из-за меня, - зашептала она, - я ведь могла его уберечь… Только как? Как? Ничего я не могла… Ни мужа уберечь, ни Родиона. Ничего я не могу. Ни-че-го! Слава Богу, хоть Динька цел! А я…».