И возвращались на войну.
Черноволосая женщина стояла у парапета верхней площадки храма, недвижимая и будто бы высеченная из сталгрима. Ее Песнь была другой, нежели у прочих Голосов Бромьунара. Если бы не благословение Тсуна, слабый отпечаток которого все еще теплился где-то в груди, Конарик не сумел бы даже расслышать ее.
Страж врат Совнгарда редко Поет для живых.
Он остановился рядом с ней, безмолвный и переполненный Голосами, кричащими о любви. Он мог бы впитать в себя всё сияние лун, съесть их и занять их место на небосклоне, но этого все еще недостаточно для того, чтобы разбудить Дракона.
- Этот мир не умирает, - негромко произнесла Накриин, не обернувшись в его сторону. – Глупо полагать происходящее смертью. Те, с кем ты говорил, учили тебя любви во лжи и любви вопреки лжи. Учили тебя равновесию между вещами. Быть может, Любовь – его Любовь – и является первопричиной, но я покажу тебе ее исход.
Конарик кивает.
- Я знаю.
Голос Накриин бьёт его в грудь и заставляет отшатнуться, оскалить золотые бивни в недоумении и растерянности. Страж врат Совнгарда глядит на него в упор, и в ее глазах – мертвенная мгла, царящая по другую сторону бездны у Зала Славы.
- Ты прошёл по мосту из китовой кости. Я видела твои следы на лунной земле и слышала, как ты бился за право перейти пропасть.
Она подходит к нему, исполненная жизни и смерти, луноходец, проводник и страж; Рука-со-Щитом Тсуна, Голос Испытаний. Сила, что питает ее, не имеет конца и начала, поскольку замкнута сама в себе; женщина без человеческого имени – лишь ключ, что отпирает и запирает ее.
- Докажи, что ты достоин, - говорит Накриин, Голос Тсуна. – Докажи, что ты готов.
А потом свет Совнгарда, запертый в смертном теле, вырывается наружу и обрушивается на него молотом бога.
Конарик побеждает в этом бою.
И побеждает снова; и снова; и снова.
Он раздирает на части тело Накриин, и его в считанные мгновения ткет заново лунный свет – для нового боя. Он растворяет в пустоте ее душу – и в тот же миг она ступает на смертную землю из врат Совнгарда. О, Рука-со-Щитом Тсуна вовсе не бессмертна, как ее владелец; не непобедима подобно ему.
Она просто… возвращается.
Раз за разом.
И раз за разом начинает бой заново.
Конарик забывает, что научился быть смертным. Он призывает все силы, что подчиняются ему; гнет и корежит, как раскаленную плавкую медь, саму музыку мира; он пытается миновать защиту врат и, потерпев неудачу, разрушить их – но ему пока не по зубам сияние мертвых лун. Накриин выходит из луча серебряного света, и ее Крик ломает ему ребра.
Раз за разом.
Они не заперты во временной петле, нет; где-то далеко – где-то совсем рядом – идет война, последняя война смертных, но она не имеет никакого значения, потому что она не имеет никакого значения для стража с дальнелунных берегов. Здесь-и-сейчас они сражаются не за судьбу мироздания и не за правильность имен Ту’вакхана. Они сражаются, потому что они пожелали сражаться, и в конце концов бой окончится победой одного и поражением другого.
Или – так один из них предполагал.
В конце концов Конарик отказывается нападать или защищаться. Он позволяет Языкопесням Накриин перемолоть себя в кровавую пыль и позволяет себе умирать. Умирая, он видит, как склоняется над ним страж земли мертвых.
- Неверный ответ, - говорит она и добивает его одним ударом.
Совнгард изрыгает его из лунного света – живым.
Накриин убивает его снова.
Серебряные лучи возвращают его обратно.
Накриин убивает его.
Он возвращается, и Накриин убивает его снова; и снова; и снова.
- Я сдаюсь, - говорит он, рождаясь заново в тысячный раз. – Я сдаюсь. Ты победила.
Эбонитовая маска скалится ему в лицо.
- Неверный ответ.
Когда он возрождается еще раз, он принимает бой – лишь потому, что у него не осталось уже никаких ответов, и сражение видится ему приятней немедленной смерти. Потеряв счет возрождениям и убийствам, став едиными с пропитавшейся магией и кровью землёй, они сходятся в поединке снова и снова, не зная усталости – не потому, что не могут победить, и не потому, что не могут проиграть. Они живы, потому что они сражаются; они сражаются, потому что…
- Потому что мы живы, - шепчет Конарик, дыханием преграждая путь клинку Накриин. Звон стали о Голос кругами расходится в раскаленной тишине.
А потом она опускает меч. И бессмертный страж Дома Шора напротив вновь обращается смертной женщиной, прячущей лицо за маской мести.
- Потому что это выбор живых, - говорит она и склоняет голову. – Жизнь – это испытание, Конарик. Каждый шаг – это испытание. Каждое мгновение – мгновение войны. Мир невозможен, потому что мир существует лишь там, где не существует ничего более. Быть может, на Атморе сейчас мир. Может ли смертный одолеть щитоносца Шора, Конарик?
Он отбрасывает первый ответ как неверный, второй – как исключительный.
- Это неважно, - помедлив, наконец отвечает он. - Испытание не всегда можно преодолеть. Тсун ждет от смертных не победы.
Накриин оборачивается к столбу льдисто-небесного света, окунает в него исцарапанный, потускневший от потерянной магии меч – и лезвие вспыхивает лунным огнем, будто откованное заново.
- Моё имя написано на мосту из китовьей кости. Я никогда не смогла бы вырезать ни единой буквы, если бы Тсун того не желал. Но он ждал от меня не победы над ним или его стражами. Он ждал, пока всё, что есть я, - станет испытанием самому себе. Лишь когда я сама обратилась вечной войной, стражи, что неотступно терзали мой дух и тело, отступили.
AE ALTADOON AE NIRN
Он не Произносит это вслух, это было бы слишком опасно; еще не время – но Эльнофекс вскипает внутри обжигающе-острой истиной, древней, как сам мир смертных. Арена, на которой есть место лишь гладиаторам, идущим на смерть, избравшим жизнь по своей воле – и волю свою провозгласившим вопреки испытанию.
- Наше сражение длилось слишком долго, - Накриин оборачивается, будто выточенная из северной стали, и маска, медленно проявляясь в воздухе, воинским забралом скрывает ее лицо. – Только мертвецы теперь – твои воины, Конарик, но и они будут держать строй лишь до тех пор, пока имперские маги и Мудрые альдмери не закроют врата Совнгарда. Торопись.
***
Конарик вступает во время войны, готовый вдохнуть ее полной грудью и не обратиться в пепел. Накриин и Голоса Любви удерживают горы, встречая натиск имперских армий войском, чьи солдаты не умирают навсегда, остальные же стоят на северном побережье, где от жара и магии вода уже не обращается в лед. Винтерхолд окончательно рухнул в море, золотые гавани Солитьюда были сожжены, но пока открыт путь в Совнгард, пока льется лунный свет из его врат, воскрешая мертвых, можно удержать Виндхельм, и Морвунскар, и полусгоревший Солитьюд. Порталы не способны переносить армии без заведомо установленных магических врат, но мертвецы неустанно рыщут по холдам, отыскивая вражеских разведчиков и небольшие отряды.
Снежная буря хлещет в лицо, и Конарику приходится Прикрикнуть на нее, чтобы разглядеть хоть что-то в слепящей белизне. Драугры салютуют своему последнему господину, когда он проходит мимо них, некоронованный властитель Севера, прежде названный Исмиром; на проржавевших нагрудниках их доспехов слишком много разных гербов, чтобы можно было понять, что за Голос ведет их в бой.
Конарик Зовёт своего слугу – но снежный берег молчит в ответ.
Он бредёт по безмолвному могильнику, по усыпанным телами и костьми улицам Виндхельма: город-крепость не раз пытались взять, но ни разу не смогли удержать отряды альдмери. Королевский дворец пуст, только драугры – неподкупные стражи – остались в нем.
Конарик Зовёт снова, и снова, и снова, всеми именами, которые знает – но остается без ответа. И только из башен дворца он видит живое пламя у Зала Мертвых, высокий погребальный костер, и черные силуэты вокруг.